Идти! А я завяз в опавших думах.

От правки почерневшие листки

Гнал ветер стервенело и угрюмо.

Тот – прятался за чёрный воротник.

Тот – примерял жабо. Тот – шею.

Тот – песню перековывал на крик,

Орал про меч двусмертного Кащея.

А я всё ударялся в грязь лицом,

Валился в колею, живым колея,

Я был гонцом, я был пути концом,

Не возвратившейся кометою Галлея.

Октябрь… ох, тебя б в тиски!

Содрать драчнёй угрюмую личину!

Да поздно: почернелые листки -

Мой реквием – лежат на пианино.

Двурукая моя душа:

Одною крошит лёд,

Другой сгребает жар.

Она – паук.

Она – гарпия,

Затем, чтоб докторам околовсяческих наук

Не показалась смертью энтропия.

Законов нет,

Есть неуменье слов

Прорезаться в забожье зазаконье.

Спермодинамика живых костров

От неуменья слов – в загоне.

Да, мы – ловцы,

Но более – улов.

Мы и письмо,

Но – и сургуч конверта.

А смерть жива от неуменья слов

Поведать повелительно о смерти…

Как иные, признаваясь

В прегрешеньях зова всуе,

Как иные, приземляясь

Привиденьями за край,

Я спасаюсь, приблокнотясь,

Я рисую

На банкнотах,

Что из листиков блокнотных,

Лики Бога,

Чтоб хватило на билетик -

Дорога туда дорога! -

На один билетик в рай.

Всё бывает, всё бывает -

В песне не солгать!

Но бывает – песни забывают

Новые слагать.

Всё бывает, всё на свете.

Буря без следа.

А бывает – самый тихий ветер

Рушит города.

Всё бывает, всё – ей-богу!

Гром с пустых небес.

А бывает – не найти дорогу

К самому себе…

– Откройте мне примету, по какой

В цветном развале этом

Сумел бы я не прозевать

Рождение Поэта.

– Не прозеваете, родной!

Поэт – на мне проверьте -

В стране великопречудной

Рождается со смертью…

Главные нытики – пришлые орды.

Всё не так: давка, лавки в грязи…

Души их, опылённые городом,

Облетают без завязи.

Человекозвучащиегордо,

На Спасский фонарь слетевшееся поэтьё,

Я и сам невесёлая морда,

Но ненавижу ваше нытьё!

Своего нытья вы только и стоите,

Но, как за самый поэтский грех,

Не люблю вас за то, что ноете,

Когда шапки бросаете вверх.

Важна не школа, а душа.

Не карандаш, а то, невидимое глазом,

Что с угольных темниц карандаша

На волю прорывается алмазом.

Я долгожитель.

Потому что время у меня – своё.

Всерьёз.

Я выращиваю его

В кефирном пакете,

Удобряю навозом проз,

Поливаю стихами

Под обычный мусорный ветер.

Я больножаден.

Потому что жадность у меня – своя.

Она, как боль,

Не бывает чужая,

Особенно, когда чужая

Боль.

Я многоженец.

Правда, жёны мои все – чужие…

Вот блажь: за два стихотворенья

Отдать два года коромысл:

Не та мечта, тропа не та,

Не тот фасон на хмель и мысль,

В пустое

Дня пустое рвенье,

Пустое ночепровожденье…

Пустое ли?

Пуста ли наша пустота?

Как знать…

А может быть – отдать?..

Со словами так бывает –

Хоть кричи их, хоть пиши -

Понапрасну заплетают

Тонну в тощий колос лжи.

И бывает – залпы тают,

Пустоухих оглушив.

А простая запятая

Зал питает – не дыши…

Вы мне не верьте – вчера была поза.

Поза – вчера,

А вот позавчера

Я был настоящий.

На слове стоящий,

Как сильная проза,

Кормящая ящик,

Долгий и тёмный,

Что ночь без наркоза -

Позавчера.

А вчера была поза.

Сочиняем в стол

Будем сочинять в стол,

И слышать из стола стон.

Р. Рождественский

Сочиняем в стол,

Из стола – стон,

Из стола – ствол:

"От стола – вон!

Сочинили сказь,

Что в столе – тишь,

А в столе – казнь,

Мрак, мороз, мразь -

Трёхглавая мышь.

Жрёт одна – строк мощь,

Другая жрёт – строк меж,

Третья пьёт кровь-новь. Мы ж

Кормим их, не смыкая вежд!"

Вон ещё один погиб стих.

И другой за ним стих – стих.

Не настанет их черёд.

Стол есть стол,

А "встол" есть – стул,

Мышиный престол.

Помёт.

Два разностранных, два хромых изгоя,

В двух храмах, в двух неспасах-на-крови,

Мы все-таки стоим пред аналоем

И даже объясняемся в любви.

Но далеко ль уйдешь одной ногою?