Здесь, под гнетом своих десяти тысяч мегатонн, я была настоящей. Я могла сколько угодно бегать в пространствах, строить их, соединять, создавать, разрушать. Все это было прекрасно и замечательно, и все это не имело никакого отношения к жизни. К моей жизни. Я жила сейчас. Мучительно, продираясь сквозь каждую минуту, но жила. Это стоило тысячи лет бессмысленного существования.
Листья срывались с деревьев и с душераздирающим грохотом падали на землю.
Справа от меня раздались шаги. Невероятно тихие. Их никто больше не смог бы различить. Но я слышала. Я слышала, как камешки гравия трутся друг о друга. Как пыль, придавленная подошвой, смещается, образуя невидимые никому следы.
Он сел рядом. Очень осторожно. Деревянные планки скамейки сдвинулись на пару миллиметров.
– Привет, – сказал Сандр. В голове зазвенело.
– Привет, – ответила я, не открывая глаз. Все-таки так было чуть проще.
Мы помолчали.
– Возьми, – сказал он наконец.
Я приоткрыла глаза. Свет ослеплял. Сандр протягивал на ладони две маленьких желтых таблетки.
– Что это? – с некоторым подозрением спросила я.
Может быть, он хотел меня отравить? Чтобы я больше не мучилась?
– Но-шпа, – усмехнулся он.
Невероятный человек. Я не могла даже представить, что делает с его головой такое движение лицевых мышц.
– Помогает? – спросила я недоверчиво.
– Немного. И не очень надолго. И если принимать не очень часто.
Я поморщилась.
– Возьми, пожалуйста. Ты вся зеленая.
Я послушно проглотила таблетки. Запить было нечем, горечь во рту обжигала – но сейчас это не имело никакого значения.
Сандр наблюдал за моими мучениями, никак не комментируя. Возможно, он не хотел лишний раз травмировать мою голову. Или свою. А может, ему просто нечего было сказать.
Но я хотела с ним поговорить, и это стоило моей и его головы.
– Если я спрошу тебя, почему ты ушел четыре года назад, это будет очень глупо? В сложившихся обстоятельствах.
– Нет. Это будет разумно. Особенно в сложившихся обстоятельствах.
– Я слушаю.
Он вздохнул. Мне стало как будто чуть лучше. Падающие листья уже не так страшно грохотали.
– Я видел, что ты все больше рискуешь тоже попасть… туда. Моя близость к тебе была, безусловно, очень сильным катализатором. И я очень не хотел, чтобы ты там оказалась. Надеюсь, ты понимаешь, почему? – мягко улыбнулся он.
Я прикрыла глаза. Ну да. Вот оно. Типичное самопожертвование.
– Ты не мог мне все рассказать?
– Нет. Это бы только все ускорило.
Я задумалась.
– Наверное, это все равно было бы лучше. Чего ты добился в результате? Четыре довольно неубедительных года. Я совсем не уверена, что их стоило проживать. И все равно в результате я здесь. В смысле, там.
Он молчал. Я слегка повернула к нему голову и приоткрыла один глаз, чтобы увидеть его лицо. Сандр смотрел на свои руки, сложенные между коленей.
– Я знаю, – ответил он. – Но попробовать стоило.
Мы еще помолчали.
Голова почти прошла. Нет, конечно, она все еще болела, но это было ничто. Незаметная маленькая боль.
– Я, наверное, пойду, – сказала я, потому что теперь вместо головной боли на меня давило его молчание – и это было ничуть не лучше. – Я хочу воспользоваться моментом и подумать немного, пока это возможно.
Он понимающе кивнул, все еще глядя на свои руки.
– До встречи… где-нибудь, – неуверенно сказала я, поднимаясь со скамейки.
Он снова кивнул, и я пошла. Листья тихо шуршали по гравию дорожки, как им и полагалось.
Вот и все. Встретив человека, которого искала все это время, я сказала, что пойду – и ушла. Кто сказал, что чужая душа потемки? Это своя душа потемки. Причем непроглядные.
Я брела по бульварам, не особо заботясь о том, куда иду. Зашла в Макдональдс на Пушкинской, в котором стояли компьютеры, и написала письмо родителям, что я долетела и со мной все в порядке, но связываться с ними я смогу только по почте. Телефон, как и все мои вещи, так и остался лежать в бостонском аэропорту. Наверное, мои чемоданы уже обыскали саперы, кинологи и разные прочие инстанции. Мне стало любопытно, и я зашла на сайт аэропорта. Ну да, так и есть. На несколько часов аэропорт оцепили. Приносим свои извинения. Бедные пассажиры.