– Восемьдесят пять миллионов превращений.
После такого заявления торопиться было некуда.
– Кем же нам предстоит быть? – этот вопрос интересовал уже всех нас и не определялся одним только любопытством.
– Всем, – ответил индус почти равнодушно, это его явно не трогало: растениями, животными, деревьями, людьми. Все зависит от той кармы, которую мы уже имеем, и той, которую создаем себе сейчас, в этом жизненном обращении. Только те, кто достигнет Мокши, смогут выйти из круга реинкарнаций.
– Как же ее можно достигнуть? – подала голос прежде молчавшая дочь, ей, как всякому юному человеку, казалось, что она уже устала в этой жизни, и совсем не хотелось мучиться, еще восемьдесят пять миллионов раз заново сдавая бесконечные экзамены. Индус, у которого было три дочери, понимающе улыбнулся ее нетерпению.
– Вести праведный образ жизни, – назидательно сказал он и, увидев в ответ кислую мину, добавил: – или умереть в одном из семи священных мест Индии. Кстати, мы сегодня будем в одном из них – Варанасе, месте, где родился бог Кришна.
Дочь посмотрела на него взглядом, в котором читалось недоверие, любопытство и еще что-то, что можно было определить как настороженность образованного человека, столкнувшегося с проявлением чуда. Ее можно было понять – все, что нас окружало, было чудом, даже то, что мы до таких лет сохранили детскую веру в слова старика Хоттабыча: Индия – это страна, где много золота, которое добывают муравьи. После такой характеристики только очень ленивый не захочет побывать в Индии.
– Когда родились вы? – задал свой лаконичный вопрос наш сопровождающий, обращаясь одновременно ко мне и мужу, должно быть, считая, что и ответ для нас может быть один на двоих. Я назвала дату и время. Он с интересом посмотрел на меня, впервые за неделю нашего путешествия, словно вдруг увидел мою телесную многомерность. Ну что необычного он мог мне сказать из того, что я еще не знаю, и надо ли мне знать это, может быть, лучше будет повременить? Кажется, восточная неспешность в познании сиюминутных проблем жизни уже проникла в меня. Вперед выдвинулся муж, имеющий много неразрешенных, как ему казалось, вопросов, и брамин ответил:
– Вы ведь пишете, продолжайте писать, но новой книгой займитесь через месяц, тогда она принесет вам желаемый успех.
– Что же принесет успех мне? – не выдержала я взятой прежде паузы и получила:
– А вы его уже имеете. Вы знамениты. – Далее следовала та информация, которую прилично слушать на своих поминках, уже в бестелесном состоянии, и мне от этого вдруг стало неловко и грустно одновременно, точно я и не жила еще вовсе, а вот он, итог.
«Нет, – решила я для себя, – не надо мне таких результатов без процесса, кажется, жизнь и есть самое интересное в жизни».
Вопросов задавать больше не хотелось, да и какие могут быть вопросы, когда у собеседников различное восприятие реальности, а возможно, и ирреальности тоже. Восемьдесят пять миллионов перерождений, согласно ведическому учению, должна претерпеть душа, так что брамин мог немножко промахнуться с моей известностью – на одну жизнь раньше или на одну позже, ему в череде этих бесконечных перерождений, может быть, все едино.
Но не сочтите меня тщеславной, а хотелось бы все-таки знать, как бы мне этой своей известностью насладиться в моей настоящей системе координат.
Кельтский узел
У меня никогда не было подруг, не то что у нее, подруг, с которыми я была бы знакома от младенчества, с детского сада, а потом бы ходила в одну школу и всегда жила рядом в одном доме. Знала их бабушек и дедушек как своих собственных, их родителей, братьев и сестер. Каждый год праздновала бы их дни рождения, помнила о тех подарках, которые подарили мне они еще в детстве и которые казались более значимыми, чем все последующие. За исключением разве что девяностых годов, когда приобретение всякой вещи было значительным и запоминающимся событием, будь то кастрюлька, пластиковая миска или фаянсовое блюдо для пирога с разлапистым, но, как бывает только на детских рисунках, пронзительным фениксом, обещающим нам возрождение после разрушения до молекулярного состояния нашей экономики, как на государственном, так и на семейном уровне. Подруг, которых я выдавала бы замуж, придумывала имена их детям, выслушивала жалобы друг на друга, разбирала любовные треугольники, которые на глазах превращались в многоугольники и многоходовки, меняя всех действующих лиц местами, сохраняя, впрочем, декорации и основу сюжета. Хоронила их бабушек, а потом и родителей и уже выдавала замуж их детей. Подруг, которых я знала лучше, чем многих родственников, и чьи жизни были переплетены с моей собственной и завязаны причудливым кельтским узлом, распутать который невозможно.