Вместо ответа Соловьёв молча показал совершенно не приличествующий его возрасту жест в виде сжатой в кулак ладони и единственного отогнутого среднего пальца, чем вызвал у друга взрыв хохота. Правда, к чести Артёма мнения о том, что Саша вдруг перестал пользоваться мозгами, придерживались и другие.

Дети и мама, едва успев сойти с трапа самолёта и увидев его одного, первым делом спросили о Кате.

– Сынок, ты почему один? – обнимая его и одновременно оглядываясь по сторонам, поинтересовалась мама. – У Катюши экзамены или она ждёт нас дома?

О том, что сейчас у Катюши происходило он не имел никакого понятия, так как не видел и не слышал её уже без малого целую неделю, которая, несмотря на все старания, не обошлась без едва ли не круглосуточных мыслей о ней. И эти дни и ночи были самыми длинными в его жизни. Казалось, Барби из его головы даже покурить не выходила. И неважно, что она, в принципе, за этим делом никогда замечена не была. Паскудной ситуация от этого меньше всё равно не становилось. Самое главное, что он совершенно не понимал, во-первых, из-за чего его так плющит, во-вторых, как долго это будет продолжаться, а в-третьих, что с этим делать. Ну, подумаешь, послал девчонку играть в чувства к нему на расстоянии. Правильно же сделал! Другого, более подходящего в их случае выхода просто напросто не существовало. Так какого чёрта у него никак не получалось совладать собой? В привычке всё дело? Или эта хрень, мешающая вернуть прежний распорядок жизни, у него от безделья? Может, когда закончатся эти дурацкие длинные выходные, а трудовые будни наоборот начнутся, то его отпустит? Если, конечно, шеф, вообще, разрешит ему появиться на пороге управы.

– Да, пап, где она?

– Мы думали, вы вместе приедете нас встречать.

Вторили бабушке дети, уже получив свою порцию крепких отцовских объятий. Загорелые и сияющие во все тридцать два зуба они крутились на месте и высматривали Трофимову, будто она спряталась от них за ближайшим углом.

– Лягушата, не стоим, – уклонился он от ответа, забрав у мамы дорожную сумку. – Давайте продвигаться к выходу.

Родные без лишних вопросов послушались и через десять минут их машина уже двигалась по трассе в сторону города. Двойняшки, соскучившись по снегу, во все глаза любовались сугробами по обе стороны от дороги и наперебой рассказывали о том, как на курорте встречали Новый год. Елена Михайловна, уставшая из-за перелёта, успевала только кивать на бесконечные: "Правда же, бабуль?", "Скажи же, ба!" и "Баб, ты же помнишь?". В итоге путь до дома каким-то образом обошёлся без вопросов о Барби, но Соловьёв был реалистом и прекрасно понимал, что долго ему так везти не будет. Что и подтвердилось, стоило им переступить порог квартиры и увидеть одиноко сидящего Зефира в прихожей.

– А где всё-таки Катя, пап? – не заметив на тумбочке Катину сумку, которую та всегда бросала туда, когда приходила к ним в гости, спросила дочка, раздеваясь. – Позже приедет?

– Нет.

– В смысле?

– В прямом, Васёна.

Двойняшки недоумённо переглянулись и Коля задал вопрос, мягкий ответ на который Соловьёв так и не смог придумать:

– А почему она не придёт, пап?

Александр повесил верхнюю одежду детей в шкаф и протянул руки к маме, которая, судя по посуровевшему взгляду, уже начала догадываться о происходящем.

– Мам, давай куртку.

– Я и сама вполне могу её убрать, сынок, – покачала головой Елена Михайловна. – Лучше ответь ребёнку на его вопрос.

Ещё пару месяцев назад, когда эта заварушка с игрой в любовь только начиналась, он знал, что рано или поздно наступит момент, в котором ему придётся сказать семье о том, что его фальшивая девушка перестала ею быть и стала бывшей фальшивой девушкой. С одной стороны Александр был не обязан отчитываться и посвящать кого бы то ни было в подробности своей личной жизни, а с другой Трофимова так прочно засела в сердцах членов его семьи, что не объяснится перед ними было невозможно. Ведь он сам ввязался в эту игру, сам впустил Барби настолько далеко и сам позволил родным к ней так сильно привязаться, так что ему самому теперь это и расхлёбывать.