Право на покаяние обрести
Или же счесть анафему похвалой.
Вот и живу я, будто себе во вред,
Не отзываясь толком на злобу дня.
Мой повидавший виды автопортрет
Многие хают, даже подчас родня.
Грех обижаться – экие пустяки!
Каждый упрек по-своему справедлив.
Целы покуда шейные позвонки!
Небом подернут яблок глазных налив.
Новогоднее
Календарь нарочно сладил
Педантичный маг,
День, укладывая на день
В папку для бумаг:
Лист январский, лист весенний,
Листья всех мастей;
Хорошо, что воскресений
Меньше, чем смертей,
Ибо люди мы простые:
Вряд ли от сохи,
Но страстишки не остыли —
Замолить грехи;
Кто с наваром, кто в прогаре…
Вследствие поста
Не единожды солгали,
Тяжестью креста
Исцелив сомненья в корне:
Знай себе, живи.
Впрок навязчиво покорны
Взвешенной любви
К послесвадебным печалям
(Зелен виноград),
Мы в упор не замечаем
Истинных утрат.
Хорошо, что есть в продаже
Вечные клише.
Хорошо бы (очень даже)
Шаркнуть по душе,
Потому, что мы, бухие,
Иногда не врём.
Не чернилами в архиве,
Кровью обагрён
Тяжкий вздох: «Что было – было,
Бывшим исполать».
Славно, если впрямь на мыло
Смогут посылать
Лишь судейских на футболе
Ради озорства.
До оскомины, до боли
Чавкая сперва
О родимом пепелище
(Тоже ремесло:
Ничего себе жилище,
Да и барахло
Как в америке-европе —
Пройденный этап),
И в отечестве пророки
Пополняют штат
Наречённых мастерами,
Коих жаль порой.
Хорошо, что я не вправе
На успех сырой.
Мне совсем иные сласти
Определены.
И пока ещё ни властью
Сказочной страны,
Ни тем более народом
(И на том поклон)
Я не куплен и не продан.
Значит, поделом
И друзей осталось мало
Нынче у меня.
Между нами нет обмана,
В сущности родня.
В этом смысле я везучий
(И насчёт семьи);
И, конечно, гад ползучий,
Раз уж в год змеи
Довелось на свет явиться —
Факт неоспорим.
Бог с ним, с veni-vedi-vici,
Благо третий Рим
Отрыгнул щенка когда-то,
Повторять не след.
Столь трагическая дата
За пятнадцать лет
Истрепалась совершенно —
Вот такой бином.
Пусть метель-подруга, шельма,
Хнычет за окном,
Предвкушая високосный
(Ишь разобрало!),
Рвёт нечёсаные космы,
Бьётся о стекло
С явно праздничным настроем.
То-то все гульнут…
Под столом лежать героям
Без пяти минут.
Застольное
Бьёт веселье через край
Окаянного сиротства.
Подожди, не умирай,
Это нынче слишком просто
В нашем городе, больном
Бесприютными ночами.
Лучше хлебом и вином
Утоли свои печали,
Оставаясь до утра
Не в себе (совсем немного).
Пусть гнилая конура,
Пусть настырная зазноба
(Слава богу, не твоя,
И глаза бы не смотрели!),
Пусть старинные друзья
В самом деле постарели;
Да и ты уже не тот
(Кто пахал – тот рысью вряд ли);
Ну и ладно. Все тип-топ.
Здесь крамольные порядки
В моде сутки напролёт.
Хочешь – плачь, а хочешь – смейся;
Участковому поклеп
Коммунальное семейство
В устной форме возведёт
(Только правду, как ни странно).
В общем, грязь свинью найдёт,
Значит, поздно или рано,
Умываючись хулой
(Нешто, дурень, ждал награды?),
Неприкаянный и злой
(Чем богаты, тем и рады),
Ты покинешь склочный мир.
Нам единственно бывает
Белый свет ужасно мил,
Если сразу наливают.
«Царство вечных вещей…»
Царство вечных вещей.
Мир бетонных пещер.
Лабиринта стандарт.
В тесноте пустота.
Околел Минотавр
Неизвестно когда.
Средь житейских морей
Ариадне стареть,
Проклинать берега,
Где афинский плейбой,
Обещая любовь,
Ей наставил рога.
Будни острова Крит:
Тараканов морить
Да соседей гонять.
От гнилого вина
Два родимых пятна —
Суета и брехня —
Только пуще цветут.
И всегда тут как тут
Олимпийская рать,
И не бог, так герой,
Все одно – домострой,
Где ж других понабрать?
Рассуждать не берусь.
Здесь со всеми Прокруст
Позабавился всласть.
Лишь старик Диоген
На короткой ноге
С предержащими власть.
Век живи, век учись.
И постель, и харчи