У одной из кроватей она остановилась и с мягкой улыбкой спросила:

– Сегодня лучше?

Умирающий от туберкулеза, полученного в окопах Бельгии, индусский офицер, уроженец Горного округа Пенджаба, посмотрел на мисс Дуглас блестящими глазами:

– Температура ниже, – сказал он хриплым голосом.

Его английский язык носил только чуть заметные следы гортанного наречия Пенджаба.

– Вы поправитесь, – сказала мисс, кивая головой в белоснежной косынке. – Вы поправитесь и еще долго будете служить британской короне. Потому что мы победили, мистер Абиндра, мы сломили германский воинственный дух и отныне мир воцарится…

Она замолчала, потому что легкая улыбка скользнула по бледному лицу индуса.

– Вы не верите в это, лейтенант Абиндра?

– Я верю, – сказал лейтенант Абиндра, – я верю, но до этого еще далеко…

Он закрыл глаза, утомленный беседой.

Сестра милосердия поправила подушку, одернула одеяло и неслышно вышла из палаты.

Проходя по коридору, она подумала:

– С его точки зрения… Конечно, он не дождется этого, его часы сочтены. Бедный Абиндра!

Мисс Дуглас искренне пожалела его, этого индуса с матовым цветом лица и тускло-черными пристальными глазами. Мисс Дуглас читала Рабиндраната Тагора и созвучие в именах внушало ей симпатию к индусу…

В дежурной комнате мисс Дуглас спросила врача:

– Как вы находите Абиндру, лейтенанта колониальных войск?

– Умрет к утру, – ответил врач, просматривая бюллетени, – правого легкого нет, а левое…

Он пожал плечами.

За закрытыми глазами индуса Абиндры, должно быть, пробегали видения, может быть, это были картины боев на Западном фронте, на полях Бельгии, где сыновья Непала и Пенджаба сражались во имя британского империализма, поддерживаемые танками, эскадрами аэропланов и тяжелыми орудиями. Может быть, это были картины Индии, солнца Пенджаба, гортанных слов родного наречия, смуглых, как шоколад, девушек…

Мягкая улыбка блуждала по лицу лейтенанта колониальных войск Абиндры, умиравшего в лазарете на Трафальгар-сквер. Эта мягкая, почти безвольная улыбка застыла на его лице, и мисс Дуглас, наклонившись над ним, тихо сказала:

– Кончено…

Два ирландца-санитара вынесли тело лейтенанта Абиндры в покойницкую, мисс Дуглас доложила главному врачу. В книге лазарета против имени лейтенанта Абиндры появилась пометка: «Скончался в 8 ч. 10 минут вечера. Уроженец Пенджаба. Поражение правого легкого… Вступил в лазарет 20 декабря 1918 г., выбыл 15 февраля 1919 г.»

Внизу стояли подписи палатной сестры мисс Дуглас и главного врача.

Людей, никогда не видевших друг друга, людей, живших в разных широтах, занимавшихся разной деятельностью и принадлежавших к разным социальным слоям и разным национальностям, никогда не помышлявших о событиях, происшедших за краткий промежуток времени, секунду для Истории, за один год, этих разнообразных людей связал в один клубок, спутал, стасовал, как опытный фокусник тасует карты, 1919 год. Этот год принадлежал к той эпохе, которая в истории человечества будет отмечена красными пылающими буквами.

Эти несколько людей действовали на фоне разгневанного океана человеческих существований, на фоне миллионов людей, приведенных в движение на Востоке, Севере, Юге и Западе. Миллионы людей легли на полях Бельгии, на Карпатах, в Польше и Галиции, в Африке на берегах озера Танганьики, на берегах Конго, на берегах Тихого океана, на берегах Черного моря, в горах Кавказа и в долинах Средней Европы, миллионы трупов украсили поля небывалых битв во славу мирового капитализма, во имя владык из Сити, из Нью-Йорка, биржи в Чикаго, улиц миллиардеров и Версаля и Даунинг-стрит.