Взятые вместе, эти особенности усложняют наши попытки морального осмысления микроагрессии. Обычно мы не хотим винить людей, которые не полностью контролируют то, что они делают. И нам трудно понять, как разделить вину за большой вред, когда каждый виновник играет лишь незначительную роль, как в случае с изменением климата. Поэтому, хотя мы обычно знаем, что сказать с моральной точки зрения о вреде преднамеренно нанесенного удара, нам гораздо труднее иметь дело с большим системным вредом, причиняемым группами людей, каждый из которых вносит лишь небольшой и непреднамеренный вклад.

Есть веские причины рассматривать микроагрессию иначе, чем физические побои или сознательные акты расизма и сексизма. Тем не менее иногда обвинения в микроагрессии выглядят как попытки обращаться с виновниками так, будто ни одно из этих опасений не применимо, и это тревожно. Видимо, это и хотела сказать Хизер Мак Дональд по поводу обвинений в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе: «Что касается преподавателей, то нет никаких свидетельств того, что они виновны в „неосознанной предвзятости“ в свой работе, и намекать на обратное – оскорбление. Вся обстановка в юридической школе – образец расовой терпимости, и это должен признать любой справедливый администратор»[13].

Как мы увидим в главе 4, идея неосознанной предвзятости гораздо сложнее, чем допускает Мак Дональд. Пока что речь идет о беспокойстве Мак Дональд по поводу «оскорбления» преподавателей Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Кажется, она считает, что смысл выявления пагубного системного угнетения состоит в том, чтобы возложить индивидуальную вину на каждого, кто ему способствует, независимо от его намерений или выбора, как если бы он раздавал маргинализированным людям тумаки. Если это и есть цель разговоров о микроагрессии, то действительно стоит быть скептиком в отношении микроагрессии.

Но это все – каша вместо логики. У нас не укладываются в голове одновременно две мысли, которые обе верны, но кажутся противоречащими друг другу. Во-первых, микроагрессии в сумме оказывают реальное и серьезное пагубное воздействие на жизни маргинализированных людей. Во-вторых, большинство микроагрессий – это не то, за что мы можем легко возложить на человека вину. Нам трудно принять обе эти идеи одновременно, возможно, потому, что мы хотим верить, что серьезный вред причиняют только отдельные злодеи, а не постепенное накопление социально некрасивых поступков обычных людей.

Если мы хотим сделать мир лучше для всех, то мы не можем допустить, чтобы эти две идеи соперничали между собой. Мы не должны делать то, что, по утверждению Мак Дональд, сделал Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, и позволить нашим опасениям о последствиях микроагрессии заставить нас несправедливо стыдить ее виновников. Но мы также не должны делать то, что сделала сама Мак Дональд, и позволить нашим опасениям по поводу несправедливого стыда заставить нас отрицать реальность вреда микроагрессии. Балансирование между этими двумя ошибками требует тщательного осмысления моральных аспектов микроагрессии.

Когда микроагрессия впервые стала предметом широкого общественного обсуждения (примерно в 2015 году), я задавалась вопросом: как этот некогда малоизвестный фрагмент академической теории оказался в самом центре культурных войн? По образованию я моральный философ. Мои научные интересы сосредоточены на том, как мы в плюралистических демократических обществах справляемся с моральными разногласиями. Меня поразило, как часто люди, разделяющие мое стремление к цивилизованности и открытому диалогу, осуждают концепцию микроагрессии. Некоторые даже призывали к запрету преподавания микроагрессии на том основании, что такой запрет якобы будет способствовать свободной дискуссии