В этих, казалось бы, несколько сумбурных, эмоциональных высказываниях «подпольного человека» – ядро индивидуализма, индивидуалистического толкования свободы как полного, подчас совершенно алогичного своеволия, не признающего никаких – и прежде всего моральных – ограничений.

В рассуждении «подпольного человека» никакого обращения к морали – даже извращенного. С какой стати считать, что хотенье добродетельно? – Оно лишь самостоятельно. «Я хочу!» А чего – уже другой вопрос: вовсе не обязательно хочу добра, справедливости, возможно, хочу «ко всем чертям взорвать этот шарик, именуемый Землей»…

Новым в XX в. стало лишь то, что подобное желание уже осуществимо. Насколько же необходимым стало ограничить произвол той или другой личности, достигшей подобного апогея человеконенавистничества?

Оказывается, таким образом, что хотя «произвол – худший вид несвободы», поскольку определяется прихотью, капризом, иными страстями самого человека либо влиянием отдельных людей или состояния общества, он имеет то же основание, что и свободная воля человека: возможность выбора.

Таковы две стороны свободы выбора! Светлый лик подлинной человеческой свободы, при которой свобода каждого есть основание свободы для всех, и жуткая гримаса произвола.

Знаменитый античный баснописец Эзоп был рабом философа Ксанфа. Все годы он стремился к свободе, и наконец Ксанф вынужден был дать ему отпускную грамоту. Но жена Ксанфа Клея, не желая освобождения Эзопа, похищает священные сосуды из храма Аполлона и прячет их в котомку Эзопа. Эзоп схвачен как вор. Никто, кроме Ксанфа, Клеи и Эзопа, еще не знает, что Эзоп освобожден от рабства. И Ксанф предлагает Эзопу вернуть отпускную грамоту. Ведь если Эзоп всего лишь раб Ксанфа, то за похищение священных сосудов судьи потребуют, чтобы Ксанф примерно наказал своего раба. А Ксанф может и избавить его от наказания. «А если ты скажешь, что являешься свободным человеком, то по закону Афин свободный, совершивший святотатство, наказывается смертью – и ты будешь сброшен в пропасть.» И Эзоп, обращаясь к судьям, говорит, гордо подняв голову: «Я свободен и готов к смерти. Где пропасть для свободного человека?»

Вот выбор, достойный человека. И сколько раз в сложной, полной человеческих трагедий истории перед лицом смерти настоящий человек предпочитал умереть свободным, но не жить рабом!

И. Кант, определяя категорический императив как единственную основу нравственного поступка, отметил его абсолютный, безусловный характер, игнорирующий любые обстоятельства места и времени. Уникальность нравственного поступка заключается в том, что не поддающееся теоретическому объяснению превращение «должен» в «есть» совершается практически в каждом нравственном поступке и воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Проникновенно и точно сказал об этом Мераб Мамардашвили: в нравственном поступке мгновенье сливается с вечностью – он совершается однажды и навсегда.

Человек нравственный принимает ответственность на себя в любых обстоятельствах – и когда вина не на нем, но он оказался в этой ситуации; и когда его освобождают от ответственности и даже используют самые энергичные меры и убедительные аргументы, чтобы заставить отказаться от определенного поступка.

В повести Василя Быкова «Обелиск» учитель истории Мельников стал начальником штаба партизанского отряда. И вот приходит сообщение, что несколько его бывших учеников схвачены и приговорены к расстрелу; однако немецкий комендант объявил: если Мельников явится в комендатуру, юноши будут освобождены. Командир отряда – коммунист убеждает учителя, что школьников все равно не отпустят: «Ребят не спасешь, а сам погибнешь»… И, поскольку Мельников не соглашается с ним, по праву командира запрещает учителю отдаться в руки немецких палачей. Однако Мельников, нарушив приказ, пришел в комендатуру… И был расстрелян вместе со своими учениками. В память о подвиге школьников после войны был поставлен обелиск. А вот имени Мельникова на обелиске нет: местное партийное руководство запретило увековечение его памяти, поскольку он «нарушил и воинскую дисциплину, и дисциплину партийную»…