Из этой поездки мне запомнились только две вещи. Во-первых, куда бы мы ни ехали, где бы мы ни были, что бы мы ни делали, мы всегда видели Эйфелеву башню. Во-вторых, у нас было много свободного времени, которое нам предлагали потратить на языковую практику и общение с местными жителями. Местные жители же общаться с нами не хотели совершенно. Все мои попытки купить тёплую кофту, наушники взамен сломавшихся или просто горячий чай заканчивались полным провалом. В Диснейленде, оазисе международных отношений, я первым делом побежала в сувенирную лавку, где говорили на английском, и вышла оттуда в шапке с ушками Винни-Пуха. Остаток поездки она грела мои уши.

Я помню этот исторический звонок на Родину. Я стояла в каком-то грязном телефоне-автомате и пыталась разобраться в инструкции к телефонной карточке. Это были времена до мобильных телефонов и интернетов. В Париже лил дождь, его капли залетали в будку сквозь плохо закрытую дверь, оседая на грустных медвежьих ушках из жёлтого плюша. Я очень хотела домой, к маме. Мне пришлось перебрать несколько комбинаций, пока боги телекоммуникаций не сжалились надо мной. После долгих гудков на том конце сняли трубку.

– Дина звонит из Парижа! Тихо, Дина звонит! Из Парижа! Дина, как тебе Париж?

– Париж город маленький, и в нём всегда идёт дождь.

На этом связь прервалась. И я осталась стоять в серой телефонной будке, в сером неприветливом городе, как грустный ёжик в холодном парижском тумане, в который уходили и уходили парижане.

В эту первую встречу меня больше всего поразило, насколько те французы, которых я вижу, не похожи на тех французов, о которых мне рассказывали. Они казались гораздо более холодными, нервными. Создавалось ощущение, что они не делают никакого усилия, чтобы произвести хорошее впечатление, будто им совсем не хочется понравиться!

Сейчас я знаю, насколько это впечатление ошибочно. Конечно, французам нравится нравиться. Однако французская гордость шепчет им, что они и так достаточно хороши и их следует любить ровно такими, какие они есть, с их бровями, сведенными к переносице, и всеми недостатками, являющимися, конечно же, просто продолжением их достоинств. Эта гордость связана и с присущим французам патриотизмом. Они любят себя, свои обычаи и привычки и искренне стараются сделать так, чтобы жизнь становилась лучше. Если француз не может идти в сторону светлого будущего, он, по крайней мере, будет лежать в его направлении. И это прекрасно.

Эта гордость, с одной стороны, создаёт тот образ Франции, который мы так любим, но, с другой стороны, мешает французам общаться с внешним миром, хотя им очень хочется!