Кэтлин нахмурилась.

– Ничего подобного.

– Да ладно, признайся, что ты сочувствуешь коммунистам.

– Они правы, – сказала Кэтлин. – Наш город перестал быть китайским.

– Ну и что? – Розалинда дернула ногой, резко выкинув ее вперед, и таким образом помогла себе сесть. От этого движения завитые волосы упали ей на глаза. – Любая вооруженная сила в этом городе подчиняется либо Алой банде, либо Белым цветам. Вот в чьих руках власть. Сколько бы земли у нас ни отобрали иностранцы, самая могучая сила в Шанхае – это банды, а не белые мужчины-иностранцы.

– Это пока белые мужчины-иностранцы не подтянули на поле боя свои собственные пушки, – пробормотала Джульетта. Отойдя от балкона, она подошла к своему туалетному столику и рассеянно провела пальцем по краю керамической вазы, стоящей рядом с ее косметическими принадлежностями. Раньше здесь стояла бело-синяя фарфоровая китайская ваза, но красные розы плохо сочетались с завитками ее орнамента и потому ее заменили вазой с западным узором.

Насколько было бы проще, если бы Алые выгнали иностранцев с помощью пуль и угроз, как только сюда приплыли их корабли. Даже сейчас бандиты могли объединить силы с изнуренными фабричными рабочими, чьим оружием был бойкот. Если бы Алая банда захотела, вместе они смогли бы задавить иностранцев… но Алая банда не желала этого делать, поскольку получала слишком большие барыши. Им нужны были иностранные инвестиции, нужна была эта экономика, эти потоки денег, вливающиеся в их карманы и держащие их на плаву.

Джульетте было больно об этом думать. В первый день после своего возвращения она остановилась перед воротами Городского сада, увидев табличку: «КИТАЙЦАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», – и рассмеялась. Как люди, находящиеся в здравом уме, могут запретить китайцам ходить куда-либо в их собственной стране? Лишь позже до нее дошло, что это не шутка. Иностранцы в самом деле считали, что у них достаточно власти для того, чтобы выделить какие-то территории исключительно для себя, полагая, что деньги, которые они вложили в новые парки и бары, оправдывают все.

Ради преходящих богатств китайцы позволяли иностранцам оставлять на своей земле неизгладимые следы, и иностранцы обживались здесь, располагаясь со все большим комфортом. Джульетта боялась, что однажды ситуация переменится и Алые обнаружат, что в новом порядке для них нет места.

– Что с тобой?

Джульетта встрепенулась и посмотрела на Розалинду в зеркале своего туалетного столика.

– О чем ты?

– У тебя сейчас был такой вид, будто ты планируешь убийство.

Прежде чем Джульетта успела ответить, раздался стук в дверь, и она повернулась. Это была одна из служанок, Али, она открыла дверь, но застыла на пороге, не желая входить. Никто из слуг и служанок не понимал, как нужно вести себя с Джульеттой. Она была слишком смелой, слишком дерзкой, она набралась западных привычек, и с ней они чувствовали себя неуютно. Из соображений практичности Цаи раз в месяц заменяли весь штат своих слуг и потому мало что знали о них. Через месяц всех слуг и служанок ради их собственной безопасности выставляли за дверь, обрывая ниточки, которые связывали господина и госпожу Цай с новыми людьми.

– Xiăojie, пришел посетитель. Он ждет внизу, – тихо сказала Али.

Так было не всегда. Когда-то, в первые пятнадцать лет жизни Джульетты, у них был постоянный штат слуг. Когда-то у Джульетты была няня, и перед сном она заботливо укрывала ее одеялом и рассказывала ей печальные сказки о пустынях и пышных зеленых лесах.

Джульетта взяла из вазы одну красную розу. Шипы на стебле тут же укололи ее, но она почти не почувствовала этих уколов, благодаря мозолям, защищающим ее кожу: все последние годы она последовательно избавлялась в себе от всего, что можно было бы назвать