Много лет я возвращался в родной дом максимум дней на пять – проводил время с родителями. А в этот раз я один и впереди целых две недели. Непривычную пространственную пустоту и временну́ю протяженность заполнили чувства, похожие на те, которые я испытал, когда мы сюда въехали. Трехкомнатная квартира после однокомнатной – о, такое значительное увеличение комфорта и расширение моего личного пространства я воспринял как верх благополучия; должно быть, так живут короли! Конечно, поначалу было много колготы, грязи, бесчисленных уборок, перестановок; повсюду стояли коробки, стулья, громоздилась кухонная утварь. Новый громадный холодильник, еще не передвинутый на положенное место, не заполненный продуктами, вселял в меня, маленького, изрядное почтение своим осанистым видом. Словно невозмутимый белый божок, главенствовал он в девственном, еще не обставленном пространстве кухни – не упорядоченном, хаотичном.

Отца же больше беспокоил другой белый божок – в другой части квартиры. Кажется, до сих пор перед глазами у меня стоит картинка: в туалете (тогда они с ванной были у нас раздельными) зажжен свет, дверь открыта, и отец тщательно и обеспокоенно проверяет, насколько хорошо смывает унитаз. И – добросовестно ли установили его рабочие? Зная, что устройство это имеет первостепенную важность для семейного быта, отец справедливо уделял ему повышенное внимание. А рядом, в длинном коридоре плашмились доски шкафов, в разобранном виде – такие жалкие, искалеченные (хотя и гладкие) куски дерева… Словом, мы усиленно прилаживали себя и весь наш скарб к новой емкости, в которую собирались «залиться».

Родительская, детская (то есть моя), зал… А еще кухня, ванная, туалет, коридор, кладовка, балкон. Сколько комнат! Какое изобилие! Правда, меня поправили, что всё, что в последнем ряду, комнатами не считается, и я тогда уяснил для себя, что комната – это то место, где можно спать.

Балкон тоже подошел бы под это определение, если бы мы сумели его обустроить. На лето туда можно было бы выставлять кресла, чтобы дремать в них знойный полдень. Иногда я балдел там с книжонкой на раскладушке (почти как на лоне природы – в гамаке на даче), но не более того. Ремонта балкон так и не дождался.

Родители, разумеется, ничего не замечали, ну а я, когда чуть подрос, почувствовал сакральность этого места: будучи частью нашего дома, балкон героически вдавался во внешний мир. Вознесенному на четарнадцатиэтажную высоту, ему предначертано стать пристанищем жрецов и астрономов, способных ночи напролет вглядываться вверх и вниз, в дали космоса и удобренную густым мраком бездну Лога. Расстояние в обе стороны представлялось мне одинаково огромным, и если бы я сбросил с балкона железную наковальню, она, наверное, летела бы не меньше девяти суток.

Обсерватория! Площадка, достойная великих дум стойких, неколебимых философов и нервных, склонных к самоистязанию поэтов! Во что ее превратили мы со временем? – В склад, где хранилось барахло, лишенное права на «проживание» в основной части квартиры, вроде ведра с раствором цемента или коробок с никому не нужной плиткой, которую, однако, жалко было выбросить и не куда вывезти (за неимением дачи).

Не улавливая никаких импульсов, одуматься родители не желали. Даже после того, как, куря на балконе, отец стал свидетелем какого-то странного атмосферного явления. Помню, он позвал меня и мы вместе наблюдали нечто мимолетное, ускользающее… я, впрочем, прибежал с опозданием и потому успел разглядеть самую малость. Даже не знаю, что. То, что мы видели-не видели, отец не постеснялся охарактеризовать как неопознанный летающий объект – определение из лексикона шарлатанов-уфологов, зато сразу понятно, о чем мы подумали. Если я всегда грешил извилистостью мысли, то отец умел делать емкие выводы. Для него тот вечер отметился увлекательным эпизодом – и только. Нужно было работать, кормить семью – времени размышлять о необъяснимом у него не было. Да и вообще – отец, как говорится, не большой любитель метафизических прений.