– Кого?

– Диму, он болен.

– Чем?

– Патологическое обжорство.

Я захихикала.

– Нечего смеяться, – сообщила Алена, – на самом деле болезнь такая есть, медицинский диагноз. Дима постоянно ест, весит почти 200 килограмм , а остановиться не может. Говорят, на нервной почве возникает. Еле-еле женили бедолагу. Там вообще семейка – жуть. Один Светкин муженек Валерка дорогого стоит. Самозабвенный бабник, ни одной юбки не пропускает, хотя, если вспомнить про Светку, может, он и не виноват. Одна Виолетта Сергеевна приятная, милая и интеллигентная.

– Можешь меня с ними познакомить?

Алена призадумалась.

– Надо сказать, что ты приехала из Казани и хочешь показать диссертацию.

– Господи, да я же в экономике как свинья в коньяке разбираюсь, и почему Казань?

– Альберт Владимирович родом оттуда и всех казанских привечает. Уж какие только дураки не приезжали, все позащищались. А потом тебя там никто спрашивать не будет. Но только учти, все кандидатки в аспирантки у них сначала домработницами работают.

– Как это?

– Просто. Диссертацию нужно выслужить. Вот и бегают Павловским по магазинам, полы моют, сапоги чистят да еще друг друга локтями отталкивают, чтобы лучше услужить. Подумаешь, годок грязь повыносят, зато потом кандидатская, считай, в кармане.

– А деньги?

– Альберт Владимирович открыто денег не берет, в основном услугами.

– Они что, не платят домработницам?

Алена расхохоталась.

– Дурочка. За что деньги-то давать? Девчонки сами помочь научному руководителю набиваются.

К Павловским меня пригласили в пятницу.

Уютный кирпичный дом на улице Косякова, домофон, лифтерша, ковровая дорожка на лестнице. Я робко позвонила в дверь и скромно потупилась на пороге, сжимая в руках три потрепанные гвоздики и дешевенькую коробочку конфет. Образ просительницы из Казани дался нелегко. Пришлось специально покупать на вещевом рынке дешевый трикотажный костюмчик, на ноги нацепила жуткие баретки, в которых наша домработница Ирка ходит выбрасывать мусор. В ушах сережки из ближайшего ларька. Отполированный «Вольво» удачно спрятала в соседнем дворе. Можно было еще подушиться «Красной Москвой», но на такой ужас я не согласна даже ради торжества справедливости.

Обитая красной кожей дверь открылась не сразу. Кто-то рассматривал меня в глазок. Потом загремели замки, и на пороге появилась мило улыбающаяся пожилая женщина. Сначала я приняла ее за домработницу, но потом увидела бриллиантовые серьги в ушах и пару дорогих колец на ухоженных руках. Передо мной стояла сама Виолетта Сергеевна.

– Проходите, душенька, раздевайтесь. Наверное, устали, – ласково пропела женщина, указывая на нарядные велюровые тапочки.

Я скинула ужасные туфли, протянула профессорше дары.

– Какой букет! – умилилась та и крикнула: – Алик, посмотри, какие чудесные цветы принесла… Вас как зовут, милочка?

– Даша, – пролепетала я.

– Пойдемте, пойдемте, Дашенька, – обволакивала нежностью старушка, – не надо конфузиться. Альберт Владимирович не кусается.

Из просторной прихожей мы двинулись в холл. В глазах зарябило – повсюду бронза, хрусталь и зеркала. С потолка свисала пудовая люстра, вся в ужасающих подвесках. По стенам там и сям лепились жуткие картины в богатых позолоченных рамах. Мебель обита парчой. В углу торшер в виде негритенка с поднятой рукой. Весь пол устилает огромный серый ковер с кровавыми разводами. Я невольно попятилась, редко встретишь такое варварское великолепие.

Виолетта Сергеевна подумала, что при виде эдакой красоты бедная провинциалка сконфузилась окончательно, и подтолкнула меня в спину. Из двери в противоположном конце холла величаво выплыло светило экономики. Я закусила губу, чтобы не расхохотаться. Больше всего Альберт Владимирович походил на индюшонка. Маленького роста, на коротеньких ножках и с толстым животиком. Он горделиво посмотрел на меня, словно проверяя, произвел ли нужное впечатление, и неожиданно скрипучим, совершенно не преподавательским голосом спросил: