Рисунок роли меняется: от ледяного спокойствия к экстатичности, пиком которой является сцена поединка с Ротвангом. Рядом с инфернальным полюсом Фредерсен «заражается» соответствующей духовностью, когда же следит за поединком сына с Ротвангом, вочеловечивается благодаря пробужденной отцовской любви.

В сущности, в финале, когда он все-таки протягивает руку примирения рабочему Грогу, авторы ставят акцент на возрождении его человеческого начала, а не на разрешении социальных противоречий. На это указывает всё тот же экспрессионизм, для которого программна тема обязанности человека найти себя в глубинах своего сердца (в смысле, о котором писал Вышеславцев), стать собой, пережив мистическую тайну. Этот путь проходит его сын, поэтому он и герой, а Фредерсену до этого далеко – его возрождение начинается с обретения естественных душевных рефлексов любить пока еще своих самых близких. Фредер, который называет всех своими братьями (вслед за Марией, когда та, показывая детям рабочих завсегдатаев вечного сада, говорит: «Посмотрите, дети, это ваши братья!»), в глубине своего сердца открывает всю полноту любви ко всем людям (вспоминается мысль Толстого о страдании от невозможности любить все человечество сразу).

О том духовном влиянии, которое оказывает Фредер на окружающих, говорят сюжетные линии Йосафата и Георга (рабочий, которого Фредер заменил у машины и дал свою одежду в обмен на его робу, отпустив «на свободу» в верхний город). Хотя в фильме нигде не произносится имя Христа, жертвенный поступок Фредера и ответный Георга (он заслонит сына хозяина Метрополиса, когда того пытается убить разъяренная толпа рабочих, и погибнет вместо него), конечно, адресуют нас к словам Христа о том, что нет большего подвига, чем положить жизнь свою за ближнего своего. Для рабочего, который до этого момента был похож на биоробота, такой поступок – качественный переход на другую степень существования: он обретает свое человеческое Я. Для Йосафата, который из клерка-машины становится другом Фредера и несет эту личную ответственность за другого человека, всячески помогая другу выполнить предназначенную ему миссию, – это тоже обретенное Я.

В фильме явственен мотив провидения, которое предъявляет свои права героям (Фредер был предназначен на роль посредника-сердца) и оберегает тех от всех возможных отклонений от заданного «сюжета». Если в «Нибелунгах» рок неумолим был к Зигфриду, то в «Метрополисе» Чья-то рука спасительно ведет Фредера.

Как Ротванг имеет необыкновенную интуицию, так и Фредер обладает сверхчувственными способностями. Он визионер: видит жертвоприношение Молоху (это совсем не троп, указывающий на подобие явлений – это реальное жертвоприношение свирепому языческому божеству, которое Фредер видит, как видит и его продолжение – принесение рабочих в жертву главной машине Метрополиса: в метафизике нет времени – вспомним слова Вышеславцева, что в глубинах своего сердца человек встречается с вечностью); видит Вавилонскую блудницу-Лже-Марию. Он видит суть вещей и явлений (как и положено в экспрессионистском произведении).

Ланг, который очень емко монтирует текст, сводя события, происходящие в разных пространствах, как слова в одном предложении (экспрессионистская манера), применяет этот прием и в этом эпизоде: Фредер в бреду видит танцующую Вавилонскую блудницу (крупный план), которая потом (на среднем и общем) показана как представление в Йошиваре. Видение Фредера и спектакль совпадают. То, что именно этот смысл – Фредер-визионер видит этот танец духовными очами, а не в бреду, – указывает та деталь, что стоящего у его кровати шпика Тонкого он видит в монашеской одежде с Апокалипсисом в руках. Тонкий – не однозначный персонаж. С одной стороны, он выполняет задание отца и следит за Фредером, с другой, – выполняет задание Кого-то ещё. Так, он находит Георга в Йошиваре и возвращает того вниз. Но Йошивара для чистой души молодого человека в духовном плане страшнее, чем подземный завод. Он словно испытывает Йосафата на верность другу. Поэтому верность эта ценнее, чем та, которую мы храним, ничем не искушаемые, и Йосафат обретает свое Я. Тонкий сообщает Йоху о катастрофе затопляемого города, где находится его сын, и на вопрос хозяина города: «Где мой сын?» – он грозно отвечает: «Завтра тебя многие спросят: где мой сын, Йох Фредерсен?» Вот почему Фред видит Тонкого в монашеской одежде – это совсем не бред больного, он прозревает сущностное в человеке, его миссию.