Заметив всеобщую растерянность, учитель прокашлялся, а затем принялся убеждать, пуская в ход все свои ораторские уловки. Суть его речи заключалась в том, что будущим бойцам следовало бы заковать сердца в броню, дабы они не дрогнули при встрече с настоящими испытаниями. Действительно, им впоследствии предстояло воевать с живыми людьми, а не манекенами. Если они не научатся отнимать чужую жизнь теперь, немедленно, то, следует полагать, не смогут и потом. А еще учитель настаивал на мысли, что только по-настоящему храбрый человек может забрать другую жизнь; ведь одно дело отвечать только за самого себя, и совсем другое – дерзнуть распоряжаться судьбой других людей.

– Да и потом, – закончил свою речь учитель, – у вас действительно нет выбора. Вы уничтожите лишь небольшую часть (притом не самую лучшую!), а взамен спасете тысячи обреченных, которых каждый год прогоняют с дерева без средств на существование, что равносильно смертной казни. Но, к сожалению, часть может состоять из людей вполне безобидных и даже симпатичных на вид, как это животное перед вами. Не дрогнет ли у вас рука? В противном случае, вы подвергаете риску все наше предприятие, товарищей, дружбу, идею, ради которой боретесь. Этого олененка все равно ждет незавидная участь; школьные повара намереваются приготовить его на ужин. Его судьба предопределена свыше, от вас же требуется лишь участие в неизбежном. Сейчас я отойду, вам же полагается взять в руки оружие. Цельтесь хорошенько – он не привязан и легко может сбежать. Проявите ловкость и мастерство, стреляйте без жалости!

Во время этой длинной и довольно абсурдной тирады Артур хмуро смотрел на говорившего; клипсянин с удовольствием исполнил бы его приказ, за тем лишь исключением, что в роли мишени он выбрал бы самого учителя. Суровые доргеймцы, кажется, были вполне солидарны с ним, ибо и в их глазах читалось отвращение и неприятие ситуации. Господин Шандонэ поискал глазами Оделян.

– Можете начинать, – предложил он ей. Девушка помедлила, но затем все-таки подняла с земли лук и выверенным движением вложила стрелу в тетиву. Мышцы на ее крепких руках вздулись, как если бы они в действительности принадлежали сильному мужчине, а не хрупкой девушке. В какой-то момент Оделян замерла и с любопытством взглянула на Артура, проверяя, следит он за ее действиями или нет. Затем девушка выпустила стрелу на свободу; взметнувшись вверх, она чуть-чуть не долетела до бедного олененка, который пока еще с любопытством наблюдал за происходящим и шевелил ушами.

– Ая-яй, Одди, – с мягким укором произнес господин Шандонэ. – Я ведь знаю, что ты отличный стрелок!

Девушка невинно пожала плечами; на губах ее появилась мимолетная лукавая улыбка, предназначавшаяся, как оказалось, вовсе не прославленному учителю, а Артуру. Очевидно, пример Одди был очень важен для других ребят; теперь каждый умелым движением брал в руки лук, с наигранной ловкостью натягивал тетиву и благополучно не попадал в цель. Кажется, спустя несколько таких удачных непопаданий учитель стал кое о чем догадываться. Он нахмурил брови, а когда клипсянин (и без того не особо отличавшийся меткостью) так же демонстративно выстрелил мимо цели, хотел было уже вмешаться и выдать очередную, слабо убедительную тираду, но возмущение его было прервано неожиданно в тот момент, когда стрела, пущенная Артуром, приземлилась возле высокой сосны и воткнулась в мокрый мох.

– Не стре-еляйте, пожалуйста! – послышался робкий блеющий писк, раздавшийся откуда-то из леса. Господин Шандонэ замолк на полуслове, так и оставшись стоять с широко разинутым ртом. Остальные с удивлением перевели взгляд от неблаговидной гримасы учителя на источник подозрительного звука: из пролеска, размашисто шагая, вышел Азор. Артур выдохнул. Это можно было предвидеть. Ах, как жаль, что он не успел ничем помочь Жабе… Эта благочестивая мысль замерла, так и не оформившись окончательно, ибо вслед за благообразным брюнетом на свет вылез и сам Четверка.