– А как тебе это? – не без торжества в голосе сказал Жоффруа, достав из сумки вместительный узкогорлый кувшин, плотно закрытый деревянной пробкой, которая была залита смолой.

– Это что, перри[1]? – с кислой миной спросил Эсташ.

– Обижаешь! Настоящее «бордо»! Выдержанное в отцовских подвалах восемь лет! Пришлось немного повалять дурака перед экономом, но он все же милостиво выделил мне это превосходное винцо, как я понял, из своих личных запасов. Старый лис хитрец еще тот.

– Превосходно! Обожаю это вино! А что касается эконома, то он прекрасно понимает, что скоро именно ты возглавишь семейство де Люси.

– Да, батюшка плох… Но видит Господь, мне совсем не хочется заниматься хозяйскими делами! Я в них дуб дубом. Сидеть днями в душном, пыльном кабинете, заваленном бумагами, и проверять отчеты управляющих поместьями… бр-р! Это ужасно! К тому же все они воруют и безбожно врут. А я не отец, который снисходителен к этим негодяям. И все им прощает. Неровен час, сорвусь, и полетит чья-нибудь башка на пол. Потащат меня к графу, на суд, а там, поди знай, как все обернется.

– И то правда, – согласился Эсташ. – Но у тебя есть братья. Они вполне могут управлять вашими поместьями.

– Есть. Как и у тебя. Но только у моих еще молоко на губах не обсохло. Наворотят таких дел… Все по миру пойдем. Их-то мне не жалко, а вот матушку и сестрицу…

– Да уж… Для тебя это весьма убедительный довод самому стать сеньором. Надеюсь, чаши ты не забыл?

– Да что ты! Можно, конечно, и из горлышка, но мы ведь дворяне… черт возьми! Неприлично.

Подростки расхохотались и принялись трапезничать, запивая восхитительно ароматное мясо печеных устриц красным кларетом с привкусом земляники…

Довольный отлично проведенным днем и немного навеселе, Эсташ шел по пыльной дороге, которая вела к загородному поместью семьи Баскетов. В одной руке он нес кукан, на который было нанизано несколько больших камбал и десяток морских петухов (их мясо считалось очень вкусным), а в другой – тяжелую сетку, в которой все еще трепыхались огромные креветки. Их любил отец, и Эсташ, несмотря на все разногласия, всегда старался угодить ему.

Особенно радовался Эсташ, что ему удалось наловить триглы – морских петухов. Эта рыба имела белое, плотное и жирное мясо, которое почти лишено костей, и его очень уважала матушка. Она говорила, что мясо триглы по вкусу похоже на нежную паровую курятину. Хотя Эсташу оно напоминало скумбрию, и он не был в особом восхищении от триглы.

Правда, из нее получалась вкусная уха, а уж марсельский суп буйабес был и вовсе выше всяческих похвал. Но о вкусах не спорят; главное, угодить матушке, пожалуй, единственному человеку из семьи Баскетов, который по-настоящему любил Эсташа и прощал ему все его проказы.

Встречные вилланы[2] кланялись сыну пэра – некоторые в пояс, а другие лишь изображали поклон и старались быстрее пройти мимо. Лицо Эсташа вдруг стало суровым и неприступным. И не потому, что он шибко гордился своим аристократическим происхождением и стоял гораздо выше на иерархической лестнице, нежели работники отцовских поместий. Отнюдь. В обхождении с простонародьем сын пэра был сам любезность. (Особенно с молодыми крестьянками.) Причина была в другом – Эсташ знал, какие разговоры ведутся за его спиной.

Он родился в пикардийском поместье отца, в двенадцати римских милях[3] от Булони. В ночь, когда Эсташ появился на свет, в проливе разыгрался страшный шторм, сопровождавшийся невиданной грозой.

Казалось, что толстые столбы синего пламени вырастают прямо из воды и достигают небес. Ураганный ветер срывал крыши крестьянских хижин, ломал и выворачивал с корнем деревья, утаскивал с берега лодки рыбаков в бушующие воды Па-де-Кале и отправлял их на дно или в щепки разбивал о камни. А под конец этой феерии ужасов молния ударила в капеллу главного города графства Булонь-сюр-Мер и подожгла ее, после чего она превратилась в кучу закопченных камней вперемешку с железными деталями.