– Все-таки он плачет!

Артем от неожиданного утверждения жены даже поперхнулся дымом:

– Кто плачет? И почему «все-таки»?

– Я уже минут пять слышу детский плач. Там плачет ребенок! – и Вика ткнула рукой в сторону старой заброшенной аллеи.

Артем внимательно вслушался, и действительно, сквозь шум недалекой собачьей грызни отчетливо уловил детский плач. Супруги, взглянув друг на друга, мгновенно вспомнили дикий эпизод месячной давности: в их дворе свора бродячих собак окружили в песочнице молодую мамашу с двумя трехлетними близняшками. Мать, крича от ужаса при виде десятка оскаленных морд, готовых в любую секунду броситься и разорвать ее вместе с детьми, пыталась усадить детей на покатую крышу грибка. Дети-несмышленыши не могли удержаться и постоянно скатывались. Собаки уже начали кусать мамашу за ноги, и неизвестно, чем бы закончилось это противостояние отчаявшейся в борьбе за жизнь детей матери и «верных друзей» человека, если бы не решительность дворника. Он увесистой лопатой разогнал всю стаю.

Не сговариваясь, Артем и Вика бросились в кабину «Скорой помощи», и машина, послушная опытной руке Артема, понеслась в сторону детского плача. Метров через 150–200 аллея круто повернула в сторону речки, и супруги буквально натолкнулись на собачью свору, готовую кинуться на лежачего неподвижно мужчину. Рядом с ним валялась перевернутая коляска. Артем врубил сирену. От ее мощного завывания стая бросилась в кусты жимолости.

– Сиди смирно! Не выходи! – жестко приказал Артем жене.

Сам же, вооружившись шоферской монтировкой и четырехзарядной «Осой» под вой сирены осторожно вылез из кабины. Стараясь держать в поле зрения кусты, где только что скрылась банда четвероногих друзей человека, подошел сначала к свертку. Из него доносился визгливый плач. Артем поднял сверток и, оглядываясь по сторонам, опасаясь нападения собак, быстро подошел к кабине «Скорой». Передал ребенка жене. Вика, испуганная увиденным, тем не менее, быстро распеленала ребенка.

Убедилась, на ладненьком, крепком, розовом тельце девочки нет ни собачьих укусов, никаких других ран и видимых увечий. Завернула ребенка в одеяльце, успокаивая ее, прижала к своей груди. Артем осмотрел лежащего мужчину. Влез в кабину и сразу взялся за рацию.

– Что с ним? – спросила Вика мужа и кивнула в сторону мужика. – Пьян в стельку?

– Труп. Убийство – коротко ответил Артем, не переставая вызывать диспетчера.

Марк Давидович Цукерман был евреем. Согласитесь, быть кем-то

другим при таком сочетании имени, отчества и фамилии затруднительно. Да что там юлить – просто невозможно! Марк Давидович был не просто евреем – он был исключительно неправильным евреем. Приличному еврейскому ребенку, рожденному в СССР в приличной еврейской семье было открыто три пути: в артисты, в музыканты, во врачи. В других специалистах- евреях Советы не нуждались. Коммунисты ловко подхватили падающее знамя антисемитизма из царских рук и достойно несли его до кончины КПСС, формируя в народе на бытовом уровне негативное отношение к евреям.

Марк Давидович был неправильным евреем. Он имел все шансы стать хорошим саксофонистом в местной филармонии или уважаемым врачом-гинекологом, но стал

опером в убойном отделе полиции Октябрьского района города Екатеринбурга. И не просто опером, а опером с приставкой «вечный капитан». Обладая не плохими способностями в деле сыска, он имел настоящий талант на водочно-дамской стезе. Это отразилось на семейном, служебном положениях, и состоянии печени. Три попытки создать образцовую семью изваяли из Марка Давидовича стойкого холостяка, убежденного в том, что всякая женщина хороша до тех пор, пока не раздета, не умыта и не заговорит. Попытки начальства присвоить очередное звание «майор» фатальным образом совпадали с водочно-дамским соитием. Таким нехитрым способом Марк Давидович усугублял начавшийся цирроз печени и откладывал присвоение майорского звания до очередных лучших времен.