Впервые я вижу ее настоящей и такой человечной. Все в ней: прямая осанка, проницательный взгляд, задумчивые паузы перед тем, как заговорить, – казалось продуманным и спланированным, будто мы живем в ее ленте инстаграма, а каждое мгновение записывается туда и выносится на суд всего мира.

Но она снова одаривает меня ухмылкой, граничащей с усмешкой, и словно кто-то приоткрывает завесу между нами, обнажая глубину ее души, в которой я не могу не разглядеть свои черты.

Может, именно поэтому меня вдруг пронзает чувство, что я обязана сказать:

– Я была там.

Ухмылка сходит с ее лица.

– На Утином острове?

Я киваю, возможно, слишком энергично, пытаясь реабилитироваться в ее глазах.

– Мы с моей подругой Конни… как-то плавали там на каяке. Просто из любопытства.

Савви окидывает меня оценивающим взглядом: на ее лице снова появляется выражение «я взрослая, а вот ты еще нет».

– Нельзя этого делать.

Она права. Учитывая, что остров носит статус заповедника, по всему парку висят таблички, запрещающие туда заходить. Но дети и каякеры постоянно бродят по нему. Если в Грин-Лейк и есть официальная организация, запрещающая это делать, я ни разу не замечала, чтобы она действовала.

– Я знаю, – тараторю я. – Но мы были очень осторожны. Мы даже на сошли с лодки.

– Тогда в чем смысл?

Показываю старый фотоаппарат Поппи, который сегодня взяла вместо Китти. Я редко беру его с собой, учитывая мою не самую обнадеживающую историю содержания вещей в целости и сохранности, но иногда мне нужно, чтобы он был рядом. Это своего рода талисман – ощущение его веса на моей шее вселяет в меня уверенность.

– Вид, – смущенно говорю я, это кажется менее глупым, чем признаться, что я хотела пошпионить за птицами.

Ее губы складываются в тонкую линию, так делает папа, когда собирается прочитать мне нравоучительную лекцию, но она протягивает руку.

– Могу я посмотреть?

– А?

Савви кивает в сторону деревьев, растущих на острове посреди озера.

– Утиный остров.

– О. Я не…

«Показываю никому мои фотографии», – едва не произношу я. Но как бы мне ни было неловко, что кто-то увидит мои снимки, еще более неловко – признаться в этом.

Она наклоняет голову, неправильно истолковав мою робость.

– Ты не выкладывала их?

– Ох, – говорю я, чтобы потянуть время. Нужно придумать, как бы так мягко объяснить, что ей, может, и разрешено иметь мою ДНК, но не разрешается видеть фотографии, которые я сделала на свой фотоаппарат. – Вроде того.

Она делает нетерпеливый жест, чтобы я отдала свой телефон, и я так обескуражена этим, что немедленно подчиняюсь. Кроме того, это ведь то, чего я так хотела, не так ли? Кого-то, кому могла бы доверять подобные вещи. И хотя Савви во многом отличалась от человека, которого я ожидала увидеть, она может стать им, если я дам ей шанс.

– Подожди. Это, э…

Я пытаюсь вспомнить название странички в инстаграм, которую сделал мне Лео. Он так гордился каламбуром, который выдумал. Что-то о спасении, что-то связанное с моей фамилией. Что-то насчет…

Слова так и не всплывают в голове, но я вспоминаю лицо Лео – то, как он сиял в мой пятнадцатый день рождения, когда наконец вернулся из лагеря, а Конни – из путешествия, и мы втроем, истекая потом, пили молочные коктейли из «Высшей лиги», сидя в нашем местечке в Ричмонд-Бич. Он взял у меня телефон, его темные глаза пристально смотрели на меня, и редкий луч солнца, пробиваясь сквозь туман, освещал его бронзовое лицо.

– Это не настоящий подарок. Так, просто глупость. В любом случае, ты можешь сменить ник в любое время, если пожелаешь…

– Просто покажи ей уже, придурок, – сказала Конни, вырывая у него телефон и вкладывая его мне в руки.