Олеша писал не только лирические, но и гражданские стихи для одесских журналов «Фигаро», «Огоньки», «Мысль», для журнала «революционной сатиры» «Бомба», для журнала «красной сатиры» «Облава», основанного в 1920 году в Одессе партийным организатором и талантливым петербургским поэтом-символистом Владимиром Нарбутом, разделявшим тогда большевистские идеи. В 1919-1920-х годах молодой писатель с азартом участвовал в выпусках, которые выходили под эгидой ЮгРОСТА (южного отделения Всеукраинского бюро Российского телеграфного агентства, позднее переименованного в ОдУкРОСТА – одесское отделение), сочиняя стихотворные подписи к политическим плакатам. Организация ЮгРОСТА в Одессе тоже была делом рук Нарбута. Именно в выпуске № 178 ОдУкРОСТА в день годовщины Октябрьской революции 7 ноября 1920 года было напечатано залихватское стихотворение Юрия Олеши «Большевики», в котором поэт симпатизирует своим героям и их независимости:

Через двадцать дней Олеша в том же издании, в том же месяце, в выпуске № 196, опубликовал к столетию со дня рождения Ф. Энгельса следующее беспомощное в идеологическом и эстетическом отношении стихотворение «Памяти Энгельса»:

Мы видим, в стихах Олеша изображал себя этаким лихим, бравым бойцом («Лимонку в пояс, шпоры на колени, звезду – на лоб – на всех плевать…». Он писал в своих автобиографиях, что в Гражданскую войну был красноармейцем, служил телефонистом на батарее береговой обороны Черноморского побережья. То есть ему была доверена телефонная трубка, если раздастся звонок. Эта батарея стояла на пляже и, похоже, оборонять ей ничего не пришлось, так как, случись подобное, Олеша не преминул бы в своих записках об этом красочно рассказать.

Согласимся, что вся сумма выше изложенных фактов об Олеше в 1918–1920 годах звучит весьма внушительно. Но вся внушительность этой пирамиды моментально рушится, когда мы прочитаем позднее свидетельство Олеши о его военной службе в литературных записках писателя:

«На батарею приезжал ко мне Стадниченко. Ах, какой он был красивый парнишка! С тёмными сросшимися бровями, с широкой, не слишком выпуклой, но сильной грудью, с румяными губами, с горящим взглядом юноши…

Я любил его как товарища. В гимназические годы мы долгое время сидели с ним на одной парте. Сейчас, когда я служу на батарее, мы не слишком ещё далеко отошли от тех лет. То и дело мы рассказываем друг другу о встречах с преподавателями и товарищами по классу.

– Видел Фудю! – хохочет Стадниченко. – Он в сандальях!

– В сандальях! – хохочу я. – Фудя в сандальях.

Фудя – это инспектор нашей гимназии, придурковатый чиновник, кривогубой речи которого умела подражать вся гимназия.

Я служу на батарее среди матросов. Великолепные матросы, революционно настроенные, разговаривающие о Ленине, – самые настоящие матросы Революции…».[163]

Вот этому мальчишке Юрию-Ежи Олеше, который ещё далеко не отошёл от гимназических проделок, который со слепой романтической верой, без малейшей критики, воспринял советскую власть и отправился ей добровольно служить, не нужно было скрывать и прятать своих тогдашних стихотворений. Наоборот, он вместе с друзьями читал свои лозунговые стихи-призывы, стихи-однодневки «на потребу дня» в только что открытых агитационно-информационных центрах с летучими концертами, поэтическими вечерами и спектаклями. Они выступали в столовых, расположившихся на месте бывших фешенебельных кафе. Позже для подобных выступлений было организовано особое поэтическое кафе «Пэон IV».