В 1990-е гг. в историографии продолжала разрабатываться тематика, привлекшая внимание в период горбачевской «перестройки». Некоторые из рассматривавшихся сюжетов напрямую сопрягались с вопросом о специфике функционирования большевистской пропаганды предвоенных лет. Среди них – вопрос о ее характере и специфике в период действия советско-германского пакта о ненападении (24 августа 1939 – 21 июня 1941 г.). Можно согласиться с мнением о «слабой эффективности проникновения идеи дружбы с Германией в сознание советских людей» в названный период.[79] Однако некоторые историки, обоснованно доказывая наличие определенных политико-идеологических издержек от договоренностей с Гитлером в 1939–1941 гг., пытались представить дело таким образом, что большевистская пропаганда якобы была полностью парализована в результате этих договоренностей и, в отличие от нацистской, сыграла незначительную роль в подготовке к войне.[80]

В монографии исследуется вопрос о вынужденном изменении ее содержания (временный отказ от антифашистской направленности, разоблачения захватнического характера внешней политики гитлеровского руководства), а также о незавидном положении, в котором оказались в связи с этим задействованные в пропагандистской работе советские функционеры. Сделана попытка показать, что в советской пропаганде периода существования пакта о ненападении и договора о дружбе и границе с Германией присутствовали две тенденции: с одной стороны, с августа 1939 г. ее антигерманская и антифашистская направленность приглушались вплоть до полного свертывания; с другой стороны, по мере нарастания напряженности в советско-германских отношениях, связанной прежде всего с военными успехами Третьего рейха в Европе, особенно с осени 1940 г. в ней, хотя и в завуалированном виде, возрождаются антигерманские и антинацистские мотивы. Это создало предпосылки для нового пропагандистского поворота, начавшегося в мае 1941 г. В монографии обе названные тенденции показаны в неразрывной связи, что позволило сосредоточиться на освещении роли советской пропаганды в идеологическом противоборстве с нацистской пропагандой в условиях приближавшегося открытого вооруженного конфликта между Германией и СССР.

В книге представлены материалы о том, каковы были взгляды Сталина и тех функционеров из его ближайшего окружения (В.М. Молотов, А.А. Жданов, А.С. Щербаков, М.И. Калинин, Л.З. Мехлис), которые имели причастность к выработке основополагающих политико-пропагандистских документов, предназначенных для идеологического обеспечения подготовки к предстоящему вооруженному противостоянию с «капиталистическим окружением».

В современной российской и зарубежной историографии большое место уделяется проблеме социальной мобилизации в СССР на начальном этапе Второй мировой войны. В данной связи уделяется внимание политико-идеологическим кампаниям, осуществлявшимся в Советском Союзе, которые можно рассматривать как один из действенных способов ее осуществления. Это, в свою очередь, дает возможность оценить реальные возможности воздействия с помощью подобного рода кампаний господствующего режима на общественное мнение, составить представление об особенностях мобилизационных процессов.

В конкретных условиях конца 1930-х – начала 1940-х гг., когда в СССР уже существовала система тотальной пропаганды, политико-идеологические кампании осуществлялись с применением всего имеющегося инструментария, начиная от устной агитации и кончая средствами массовой информации и печати. Разразившаяся 1 сентября 1939 г. Вторая мировая война обусловливала необходимость социальной мобилизации советского общества, в основу которой была положена психологическая подготовка к неизбежному вооруженному столкновению с «капиталистическим окружением». Выражаясь языком современной политологии, это был