Кайт, продолжавший скалить зубы, почувствовал, что ему трудно растягивать губы в привычной улыбчивой гримасе. Будь его воля, беседа с русским продолжилась бы в холодной камере для интенсивной обработки, где имелось все, чтобы укоротить чересчур длинный язык обнаглевшего капитана. Там, в ярком свете галогенных ламп, распластанный на специальном металлическом столе, он вряд ли позволил бы себе подобные высказывания.

В свою очередь, Бондарь тоже едва сдерживался, чтобы не нагрубить американцу, сидящему напротив. Чересчур много таких вот «мистеров кайтов» развелось по всему миру, в особенности там, где еще недавно простиралась территория СССР. «Кайт» в переводе с английского означало «коршун», но, по мнению Бондаря, этот тип был скорее стервятником. Ни его безукоризненный костюм, ни подобранный в тон галстук, ни седая шевелюра не скрывали сущности резидента ЦРУ. Он являлся пожирателем падали, терпеливо дожидающимся, пока жертва окажется неспособной к сопротивлению. Так и хотелось сказать ему: «на-ка, выкуси», сопроводив это соответствующим жестом. Но Бондарь лишь тщательно затушил окурок в керамической пепельнице и предложил:

– Давайте отложим обсуждение вашей родословной до лучших времен, Борис Натанович. Я прибыл сюда совсем для другого. Перейдем к делу?

Улыбка Кайта сделалась насмешливой.

– Нет, – произнес он, с удовольствием выговаривая каждое слово, – это невозможно.

– У вас изменились планы? – выгнул бровь Бондарь.

– Можно сказать и так.

– А если поточнее?

– А если поточнее, – заявил Кайт, – то вы напрасно приехали, Евгений Николаевич. Господин Гванидзе не может больше представлять интереса ни для вас, ни для нас.

– Почему?

– Потому что вчера в полдень его похоронили. Три дня назад он был убит.

Пауза получилась, что называется, драматическая.

– Как? – вырвалось у Бондаря.

– Насколько мне известно, из двух автоматов Калашникова, – безмятежно пояснил Кайт, сделавший вид, что не понял смысла вопроса. – Гванидзе расстреляли на пороге его собственного дома. Вероятно, бывшие сообщники, если он действительно был причастен к террористической деятельности.

– У нас есть неопровержимые доказательства его причастности!

– Кстати, о доказательствах. – Кайт сменил позу, чтобы, перегнувшись через стол, протянуть руку с ухоженными ногтями. – Материалы можете передать мне. Вас ведь для этого прислали?

– Погодите, – сказал Бондарь, собираясь с мыслями. – Новость слишком неожиданная. Я хотел бы убедиться, что Гванидзе действительно мертв.

– Нет ничего проще…

На стол легла тощая газетенка, которую американец предупредительно раскрыл на середине, черкнув ногтем по заголовку «В последний путь».

– Это единственная газета, которая выходит в Тбилиси на русском языке, – пояснил он. – Если вам этого недостаточно, можете изучить остальную прессу. Аналогичные сообщения появились во всех изданиях.

Я бы удивился, если бы было иначе, подумал Бондарь. Рецепт приготовления газетной утки незатейлив. Один подкупленный журналист стряпает заказную статью и размещает ее сразу в нескольких газетах, делясь гонораром с редакторами. Получается дешево и сердито. Что ж, притворимся, что мы готовы проглотить эту грубую стряпню с американским душком.

Разложив перед собой пахнущий типографской краской номер «Новой Грузии», Бондарь пробежался глазами по строчкам сообщения. Там говорилось не столько о самом убийстве Гванидзе, сколько о его похоронах, состоявшихся вчера на Сабурталинском кладбище в Тбилиси. Его предали земле в закрытом гробу, поскольку в области головы и шеи убитого было зафиксировано восемь сквозных пулевых ранений. Если это было так, то придать покойнику пристойный вид не сумели бы никакие ухищрения специалистов.