–Красота, медитация и, как следствие, оздоровление трудящегося народа, – подтверждаю постулат, трясу указательным пальцем в небо, – Потенциал к работе и деятельности. Правильный подход.

–А то, – соглашается дружище Пятак, – Имеющий возможность расслабиться работник больше и наработает, прямая связь. Не то что у нас, без передыха и сверхурочно, а то не поймут.

Ботанический сад Сиднея даже при лондонской мерзкой (на наш взгляд) погоде, хорош. А расположен тут же прямо напротив Сиднейского оперного театра, на берегу Фермерской бухты Farm Cove – мелководной бухточки в Сиднейском заливе, отсюда недалеко до паромной пристани Circular Quay и улицы Маккуори Macquarie Street. То есть на нужном видном месте.

Еще в начале девятнадцатого века посадили, вырастили, а главное, в двадцатом и двадцать первом сохранили то, что до прихода освободителей само здесь росло. В доевропейскую пору. Есть чем гордиться.

Общая площадь парка тридцать гектаров, и народу тьма-тьмущая сюда заглядывает, около четырех миллионов в год

Как он наряден, вылизан, дорожками витиеватыми выстлан, пруды, озерки облагорожены. Фонтанов, памятников, беседок, скульптур всевозможных не меряно. Все зелененькое, подстриженное, птичек миллионы поют, растений десятки тысяч, жизни радуются, в ветвях мелочь млекопитающая снует, от блаженства заходится. Одно слово, Королевский.

Если, насладившись Ботсадом, выйти и пойти в обратную сторону, примерно в направлении знаменитого моста Харбор Бридж, как будто обходя по дальнему кольцу, вынесенному прямо в залив на маленьком островке Оперный театр, то непременно потянет сделать это прямо по краешку берега, по набережной с кованными красивыми решетками, которыми обрамлен этот кусочек врезавшейся в город бухты.

Особенно, если на дальнем причале замечен на привязи манящий лебединой самодостаточностью океанский лайнер. А слева по ходу начинается квартал со стеной высоченных офисных зданий, на которые очень красиво смотреть со стороны. Внутри этого небоскребного сити ты, как лилипут в стране Гулливеров, можешь рассмотреть только шнурки на их ботинках или постоянно пялиться, задрав голову, вверх.

Поэтому, конечно, мы предпочитаем продвигаться по открытой плиточной набережной, с круглыми стеклянными фонарями на чугунных черных ножках, огибая вместе с ней все контуры врезавшейся бухточки, в толпе таких же фотографирующих и взирающих зевак.

Мы завороженно следим за изменением очертаний раковин Оперного по мере продвижения вокруг, это как при съемке панорамы в три D. Сейчас мы лицезреем вид сзади, ничем не уступающий виду с фронта.

–Со всех сторон ты, душечка, хорош! – воркуя, умиляется Людмила.

– Да… Слушай, а действительно с этого ракурса коварное сооружение вполне похоже на внимательные ушки белых лис или монашеские капюшоны, – начинаю удивляться я. Но тут меня, как зомби, опять привлекает очередная случайно принесенная ветром мелодия. Пройти мимо, понятно, не получается, несмотря на сомнения насчет потери времени.

Впрочем, все как обычно – со своей реакцией на любые звуки, издаваемые музыкальными инструментами я давно знакома, смирилась и называю это явление синдромом «дудочки Нильса».

На самом деле уличная живая музыка в Сиднее на каждом шагу: скрипки, гитары, кларнеты, саксофонов, вообще, немерено. Все это несказанно умасливает мое голодное сердце и теплым бальзамом льется в душу, но всего не переслушаешь и не все, скажем так, высшего класса.