Пожалуй, наиболее образно охарактеризовал ситуацию в июле 1929 г. М. М. Пришвин: «Наша республика похожа на фотографическую темную комнату, в которую не пропускают ни одного луча со стороны, а внутри все освещено красным фонариком…»[69]

Основным источником информации о внешнем мире служили советская пресса и радио. В материалах так называемого «Гарвардского проекта»[70] есть данные о том, что газеты служили основным источником информации для 59 % служащих, 47 % представителей интеллигенции, 30–35 % рабочих и 18 % колхозников. На втором месте стояла устная информация – проще говоря, слухи, которые служили основным источником информации для 60 % колхозников, 34 % представителей интеллигенции, 43 % рабочих (для квалифицированных рабочих этот показатель составлял 26 %). На третьем месте стояло радио – его в качестве основного источника указывали от 9 до 22 % опрошенных[71]. Правда, для школьников, как было установлено одним из обследований 1920-х годов, важнейшим источником социально-политических представлений являлись как раз слухи, домашние или уличные разговоры и т. п. (этот источник назвало свыше 20 % опрошенных); соответственно, занятия по политграмоте и чтение газет и другой политической литературы заняли второе и третье место[72]. Однако необходимо учитывать, что применительно к информации о внешнем мире, слухи появлялись преимущественно на основании газетных публикаций[73].

Особенное значение газеты приобретали в кризисных ситуациях – и, как правило, тогда-то их и не хватало. Так, в только что освобожденной Литве в июне 1945 г. работники «Союзпечати» спекулировали газетами, перепродавая их по завышенным ценам, причем особой популярностью пользовалась «Советская Литва» и столичные газеты («Правда», «Известия», «Пионерская правда» и пр.), а для любителей предлагались и антисоветские издания[74].

При этом уже в 1920-е годы наблюдатели отмечали как рост интереса в массах, в деревне в том числе, к газетным материалам, так и умение читать их. Как записал в своем дневнике в январе 1929 г. М. М. Пришвин, «многие за последнее время простые люди привыкли газеты читать, и им легко вспомнить, как странно казалось им в газете при первоначальном неумении выбирать нужное, встречать один за другим разнородные, несвязанные между собой факты»[75].

Интерес не только города, но и деревни к внешнему миру можно проиллюстрировать материалами обследований, проводившихся в середине 1920-х годов. В одну из волостей Тверской губернии накануне первой мировой войны поступало за год 31 тыс. экземпляров газет. К 1923 г., когда подписка подорожала, количество газет упало до 2 тыс. экземпляров. Но уже в 1924 году волость получила почти 25 тыс. экземпляров, в 1925 г. около 60 тыс., в 1926 г. больше 100 тыс. При этом, в отличие от 1913 г., когда газеты выписывала сельская интеллигенция и зажиточные крестьяне только для себя, в 1920-е годы одна газета читалась, как правило, в 3–4 дворах[76]. При этом именно международные известия (в первую очередь связанные с ожиданиями войны) вызывали особый интерес.

Конечно, на огромной российской территории встречались районы и города, куда даже слухи не доходили. Так, в январе 1925 г. участник 1-го Всесоюзного учительского съезда И. Я. Пейсель из Обдорска[77] писал в ответе на анкету: «Во всем городе получаются лишь 12 [видимо, экземпляров, – авт.] газет и журналов. По приезде в Москву и выслушании съездовских докладов, мы сразу почувствовали себя выросшими, так как узнали многое из того, что не доходило в Обдорск, даже в форме слухов. Я возвращаюсь со съезда, так сказать, начиненный знаниями и знакомством с политической обстановкой не только в нашей стране, но и на Западе»