Я молча курила, слушала и передавала сигарету Ленке. А Ленка продолжала рассказ, голос понизив до такого шёпота, что мне приходилось напрягаться, чтобы услышать.

— А знаешь, Лик, что самое позорное? Он когда меня насиловал, мало того что жёстко, так он ещё после этого предложил меня Сашке. А тот, тот… — сбилась она. И заплакала. — Он даже не попытался вступиться, хотя не стал поступать как Игорь. Он молча смотрел. А Игорь ухмылялся, мол, все равно проститутка и чувств нет. Что привыкла к такому обращению. А я… — ревела Ленка, глотая слезы. — А меня никогда не насиловали, у меня даже групповухи никогда не было. Я этого слова раньше не слышала, но уточнять не стала, и так было понятно, что она имеет в виду. — И это унизительно, как я после этого жить должна?

— А почему ты с ним разговариваешь? — удивилась я, пребывая все ещё в шоке.

— А как ты хотела? Мне уехать отсюда надо? Надо! К Жеке съездить, объясниться надо? Надо! А одна я сделать этого не смогу. А он теперь как собачонка передо мной: всему потакает и обещал отвезти меня завтра к Жеке. Представляешь? А я ради этого и не такое переживу. Но никогда ему этого не забуду и, будет возможность, обязательно отомщу.

Обалдеть, вот это да! Мне такого никогда не постичь. Хотя никогда не говори никогда, учила меня мама. Может, я ещё слишком мала для таких вещей. Но для себя я поняла одну очень печальную вещь: я теперь совершенно одна, и помочь мне некому. Если Игорь опустился настолько низко, ждать от него защиты и помощи теперь бесполезно. Надо сберечь себя и любым способом попасть домой. А для этого я должна научиться контролировать свои эмоции. С этого момента я сама за себя. Жаль, что нельзя связаться с родителями. Мысли заметались в разные стороны. Что делать, если он запьет и везти нас будет некому?

Я прокручивала в голове разные варианты и пришла к выводу, что в случае чего попрошу денег у Жениных родителей. И попрошу отправить меня домой. Родители Камиля жили в Десногорске, поэтому просить его был не вариант. Я уже почти не слушала Ленку. Мне стало очень страшно. Оказывается, выжить — это еще не значит остаться. Волна паники прокатилась по телу, но я взяла себя в руки. «Лика, ты уже взрослая, справишься», — уговаривала себя. Но ведь это действительно так, за лето я повзрослела лет на пять и уже не смогу вернуться к прежней жизни.

Про то, что я сегодня виделась с Жекой, я умолчала. Пусть сначала встретятся и поговорят. А там посмотрим, может, Жека и не простит.

— А как же ты с синячиной поедешь? — вернулась я к диалогу. — Он в город ездил, купил мне тоналку новую. Она хорошо замазывает. Завтра поколдую, и все будет ништяк.

— Ты все ему расскажешь? — Постараюсь мягче, но мне придётся все рассказать. Я его люблю.

— Ну, тогда удачи.

— Спасибо.

— А видеться вы как будете? Даже если поговорите и он тебя простит?

— Это уже следующий этап. Так как я Игорю сказала, что не люблю его и никогда не любила, а после всего, что он сделал, и не полюблю никогда. Он понимает, что переступил черту. И сделать ничего не может. Просто надеется, что я передумаю, а пока он так думает, мне нужно на максимум вытянуть из него больше полезного для себя. Думаю, и дискач нам выбью. Так что не переживай. Хоть отдохнём нормально напоследок.

— А я и так не переживаю. Я, если ты заметила, уже три дня ничего не делаю. От слова «вообще»! Так что мне все равно, что он там думает и что разрешит. Я уже отдыхаю.

— О, ну надо же, наконец-то! Такая ты мне больше нравишься! А я все думала, когда же в тебе проснётся стерва?!

— Лен, это не стерва. Это та, кому надоело, что на ней ездят, как на лошади. Он пьёт, а я всю работу делаю! Это ж ненормально, правда? Я ехала сюда не ведра с водой таскать и сено косить и укладывать. Я ехала немного помочь и на пленэры. А что получила за помощь? Пощёчину и гору оскорблений.