Двери захлопнулись перед его носом. Самарин скатился вниз, держась рукой за стену. На одной ступени притормозил. Здесь они раньше сидели и целовались, пока губы болеть не начинали. Вот тут он накарябал ключом «Вова + Ксю = бесконечность». Надпись была затерта, соскоблена яростно, до штукатурки.

Бабуля права только частично. Ксюшу он выделил из всей толпы сразу. Его потянуло к свету, исходящему от девушки. Владимир не знал любви и заботы. Приходилось действительно бороться и становиться еще на день сильнее. Вместо родительской опеки были постоянные тычки и грязная брань. Полуголодное существование и дикий стыд за ту грязь, в которой он находился с рождения. Спившийся отец, и мать далеко от него не ушла. Вова часто участвовал в уличных драках, пытаясь выплеснуть злость… Наказать других за его беды. Почему у них есть все, а у него… Полная безнадега. Чем он хуже других?

Владимир еще раз обернулся на дверь, в которую больше нет входа. В этой квартире Самарин узнал о счастье быть кому-то нужным. Ксеня пыталась отогреть звереныша, отдавая всю себя без остатка. И он любил ее. Да, любил… Настолько, насколько был способен. Ее волосы, разметавшиеся по подушке, сонные объятия. Запах гречки с жареным луком по утрам. Старенькие обои в мелкий цветочек. Голос бабы Маши: «Идите пить чай, молодежь»…

Самарину до конца жизни не рассчитаться за то, что сделала для него синеглазка. На такое способен не каждый… Точнее, он больше не знал людей, способных на те поступки, что совершала Ксения. Ни разу не упрекнула, не напомнила… А он… Страшно стало быть обязанным все время… Хотелось сорваться с поводка «должника», забыть свою немощь, свое фиаско в неравном бою, где его поломали пятеро на одного…

И подвернулась массажистка Анжела, вместе с новыми перспективами.

3. Глава 3

Ксения не утонула в ненависти к бывшему парню и не жалела себя за то как поступила. Скажи ей тогда, чем обернется любовь и самопожертвование, она бы сделала точно так же. Холод в душе прошел из-за специфики ее работы. В больнице каждый день боль и страдания, а ей повезло… Руки, ноги — есть, и голова на месте. В колледже выучилась, потом ее приняли сразу же на второй курс мединститута. Сама, все сама, без помощи папы и мамы, не прикрываясь именитой фамилией Красновых. Тихими шажками вперед, не оглядываясь, не жалуясь.

Вова тогда говорил, что если будет трудно, она может обратиться к нему за помощью. Та упертость и сила духа, что была в ней заложена, никогда бы не позволила просить. Тем более у него. Подыхать будет, а не попросит.

Сейчас он стоял напротив, поднявшись со стула во весь свой исполинский рост. Смотрел упрямо, будто обвиняя, что ни разу не сделала попытки встретиться, поговорить, еще раз выслушать.

Ксении нечего ему сказать. В свое время она прислушалась к совету бабушки Маши и писала ему письма, выложив все как на духу, изливая жгучее страдание и обиду. Любовь. Ксюша писала ему о любви, которая умирала, корчась в муках. Бумага пропиталась солью девичьих слез, буквы расплылись кляксами. Девушка писала, пока у нее не закончились слова к Владимиру. Нечего стало писать. Не о чем больше говорить. Поток боли иссяк и любовь сдохла, не подавая больше никаких признаков привязанности к предателю. Правильно говорят, что бумага все стерпит. Она стерпит даже то, что не каждый человек вынесет…

Стопку писем, скопившуюся от болезненных признаний, она бросила в реку. Листы бумаги разлетелись белыми птицами и уплыли вдаль, уносимые течением. Стало ли легче? Да, стало. Можно было вздохнуть полной грудью и идти дальше. Вот только сердце свое Ксеня закрыла на все замки. Ее красота и незаурядные способности привлекали многих мужчин… Тот же Бобров ужом изворачивался, пытаясь подкатить и задержаться на больничной койке, придумывая каждый раз себе новую болячку. Клиника была профильной, для реабилитации спортсменов, и так просто выписать известного вратаря-чемпиона Краснова не могла, несмотря на хорошие анализы выдумщика. Приходилось терпеть его жалобы и приставания.