Вскоре выясняется, что паром не идет до самой Исабелы. Он останавливается у причала, а затем мы втроем со студентом и школьницей залезаем в водное такси и едем до нашего конечного пункта назначения, Пуэрто-Вильямиль. Я щурюсь на пляж с белым, словно сахар, песком и пальмами, когда студент вдруг заливается радостным смехом.

– Зацени! – кричит он, хватая меня за рукав.

Пальцем он указывает на плавающего рядом с лодкой крошечного пингвина.

Остров становится все ближе, и масса суши словно бы распадается на отдельные ощущения: горячие порывы ветра и ухающие пеликаны; мужчина, взбирающийся на кокосовую пальму и бросающий орехи вниз какому-то мальчику; морская игуана, моргающая желтым, как у динозавра, глазом. По мере нашего приближения к пристани я размышляю над тем, что у Галапагосов с Нью-Йорком нет вообще ничего общего. Здешние тропики кажутся неподвластными времени, ленивыми, отстраненными. Похоже, здесь никто никогда не слышал о пандемии.

Но потом я вдруг осознаю, что на пристани нас встречает орда людей, жаждущих воспользоваться услугами водного такси. Они похожи на загорелых туристов, которые мысленно уже вернулись домой, а потому сейчас толкаются в попытке перекричать друг друга. Какой-то мужчина принимается размахивать пачкой наличных перед лицом нашего водителя, на котором я замечаю выражение крайнего потрясения.

– Что происходит? – спрашиваю я.

– La isla está cerrando, – отвечает он.

Сerrando… Я пытаюсь вспомнить, что это значит, перебирая в голове свой весьма ограниченный испанский словарный запас.

– Я не понимаю, – наконец говорю я.

Девочка-школьница молча смотрит на маячащую впереди пристань. Студент смотрит сначала на меня, а затем на орущую толпу. Он спрашивает что-то по-испански у нашего водителя, и тот отвечает потоком незнакомых мне слов.

– Остров закрывается, – резюмирует студент.

Как остров может закрыться?

– Они вводят двухнедельный локдаун, – поясняет паренек. – Из-за вируса. – Затем он кивает на толпу на пристани. – Они все пытаются вернуться на Санта-Крус.

Девочка прикрывает глаза, как будто не хочет никого из них видеть.

Я не могу себе представить, как все эти люди поместятся на пароме. Таксист что-то спрашивает у нас по-испански.

– Он интересуется, хотим ли мы вернуться, – переводит студент, бросая взгляд в сторону парома, пришвартованного на некотором расстоянии от нашего такси. – Это последний паром с острова.

Мне не нравится, когда планы внезапно меняются.

Я думаю о Финне, который велел мне уехать из Нью-Йорка. Я думаю о полностью оплаченной комнате, ждущей меня в нескольких минутах ходьбы от этой пристани. Если остров закрывают на две недели, то, вероятно, они предполагают, что именно столько времени потребуется для борьбы с вирусом. Я могу провести эти две недели, сражаясь с разъяренной толпой за место на обратном рейсе до Нью-Йорка, а затем отсиживаться в нашей квартире, пока Финн работает.

Студент говорит что-то нашему водителю на испанском, а затем поворачивается ко мне и поясняет:

– Я сказал ему, что ты, вероятно, захочешь вернуться.

– Почему?

Он пожимает плечами:

– Потому что ты не похожа на человека, который привык рисковать.

Слова этого парня задевают меня. Небольшой сбой в программе вовсе не означает, что я не могу адаптироваться.

– Что ж, ты ошибаешься. Я остаюсь.

Брови студента взмывают вверх.

– Чё, реально? Блин! – произносит он с невольным восхищением.

– А ты что собираешься делать? – спрашиваю я.

– Вернусь домой, – отвечает молодой человек. – Я уже неделю тусуюсь на Галапагосах.

– Что ж, а я только прилетела, – почему-то оправдываюсь я.