Когда я был подростком лет тринадцати-четырнадцати, я вел себя в школе так, будто забыл, что попал сюда исключительно по чьей-то милости, и особо не придерживался правил и условностей. Я примкнул к ребятам, чья резвость и жизнерадостность граничила с дикостью, и часто создавал проблемы. Мой табель успеваемости пестрел записями наподобие этой: «Moshe lo sholet berucho» – «Моше не способен контролировать свое настроение». Маму постоянно вызывали в школу из-за моих проступков или, по крайней мере, сообщали ей о них. Один раз ученика исключили за какую-то шалость, и остальные посчитали это величайшей несправедливостью. Мы собрались всем классом перед зданием школы и, выстроившись в ряд, побили камнями все окна на фасаде. Всех родителей вызвали в школу, и в конце концов им пришлось оплатить ремонт.

Примерно в то же время, когда я поступил в школу «Реали», я также стал участником движения скаутов, как почти все, кого я знал. Это были не бойскауты, а просто скауты – одно из трех или четырех крупных молодежных движений Израиля, представлявшее собой смешанную группу. К основным молодежным движениям также относились «Ха-Шомер ха-ца’ир», которое придерживалось крайних социалистических взглядов, и группа умеренных социалистов «Ха-Ноар Ха-Овед». Скауты, или «Цофим», олицетворяли самое либеральное крыло социалистов. Участие в скаутском движении, в отличие от принадлежности к школе, я воспринимал очень серьезно, меня привлекали дух товарищества, идеализм и погружение в природу, и очень скоро это стало центром притяжения в моей жизни. Родители меня поддерживали. Для скаутов было обязательным посещать собрания два раза в неделю, первый раз в будни, второй – в выходные, а также ходить в трех- и четырехдневные походы в горы и другие места за городом и ездить на все лето в кибуц в рабочие лагеря.

Я и до этого проводил время в кибуцах: там устраивали летние лагеря, где дети младшего возраста могли поплавать и развлечься, своими глазами увидеть хлев и почувствовать вкус жизни в коммуне. Рабочий лагерь для подростков значительно отличался. Мы жили в деревянных лачугах и ели за длинными столами в общинной столовой. Приходилось вставать в 5 утра и идти на работу, а она была тяжелой: мы копали картошку, делали садки для рыбы, собирали мусор, а также снимали сливы, персики и другие фрукты. Вечером мы бродили по округе. Часто устраивали костры с песнями. У нас в рабочих лагерях были свои мероприятия, но иногда мы встречались с детьми из кибуца, которые жили все вместе, отдельно от родителей. В рабочем лагере каждый по-настоящему становился частью сообщества коммуны. В те времена большинство кибуцев занимались сельским хозяйством; в наши дни в некоторых из них находятся крупные промышленные объекты. Обо всех рабочих лагерях, в которых я бывал, можно сказать одно: вокруг было очень красиво. Например, кибуц Неот-Мордехай к северу от Тивериадского озера (Галилейского моря) рядом с ливанской границей находился в плодородной долине, окруженной горами, а некоторые вершины были покрыты снегом.

Было делом решенным, что после окончания школы мы с друзьями пойдем в армию – в Израиле военная служба обязательна и для мужчин, и для женщин – и запишемся в бригаду «Нахаль» как общинная группа, специализирующаяся на сельском хозяйстве. Было понятно, что после армии группа организует свой кибуц. Лет в пятнадцать я решил, что буду изучать сельское хозяйство, и уже был внесен в список поступающих в сельскохозяйственную школу «Кадури», пансион под сенью горы Фавор. Школа была основана в 1933 году по завещанию филантропа Эллиса Кадури, семья которого происходила из Багдада. Одним из выпускников этой школы был Ицхак Рабин.