Когда мне было лет двенадцать, Николая освободили, и он вернулся в город. Вот только если в прошлом он был простым хулиганом, то теперь стал очень влиятельным человеком в криминальном мире нашего города. Первым делом, конечно, он нашел маму. Тогда она уже была женой Соболева. Подступиться к ней было сложно. А еще он узнал обо мне, но вместо радости, ощутил жгучую ненависть. Во мне он признал дочь Федора, а не свою. Почему он был в этом настолько сильно убежден, непонятно, но желание отомстить маме и Федору за их предательство только укоренилось в его сознании. У него была навязчивая идея – убить меня. Попыток было несколько, но меня хорошо охраняли. Именно тогда Гена стал моей тенью, моим ангелом-хранителем. Но я, конечно, об этом не догадывалась.

То, что случилось с Геной на мосту, стало для Соболева и мамы последней точкой. Для Николая был разыгран спектакль, что очередная его попытка избавиться от меня удалась. Романовская Ксения Николаевна погибла. Уже тогда я стала Мироновой, просто не знала об этом. Меня всячески пытались уберечь. Просто не могли предположить, как отреагирует девочка-подросток на такую страшную правду. Боялись, что не уеду, что не смогу сохранить тайну, что притворяться, будто я не дочь своей матери, тоже не смогу. Сложнее всего после моего отъезда было маме. Николай постоянно появлялся в ее жизни, следил за ней. Как будто мало ему было того, что уже совершил! Примерно через месяц после моего отъезда в Лондон в мамином салоне случился пожар. Еще до приезда пожарных всех эвакуировали, кроме мамы. Дверь в ее кабинет оказалась заблокирована. Пока пытались ее открыть, огонь подошел вплотную и единственным выходом для нее оставалось спуститься через окно. Всего лишь третий этаж, всё возможно. Но она сорвалась. Падение оказалось крайне неудачным: травма головы, несколько месяцев комы и, как результат, практически полная потеря речи и возможности нормально передвигаться. Годы реабилитации, лечение в лучших клиниках Германии, Израиля не давали улучшений и даже надежды. Но Соболев не опускал руки. Он искал новые возможности, передовых врачей, обращался к нетрадиционной медицине, и его усилия не прошли бесследно. Да, мама все еще не могла ни ходить, ни толком говорить, но теперь это было делом времени.

Мы с Лешей сидели друг напротив друга и молчали. Слезы уже высохли. Первая горячая реакция на его рассказ прошла. Я пыталась разложить по полочкам все, что узнала.

Больнее всего было думать о маме. Как же мне хотелось к ней в ту секунду, чтобы просто ее обнять, прижаться к ней и попросить прощения за свои мысли, слова, поступки!

Мне было стыдно перед Геной. Этот человек последние шесть лет постоянно рисковал своей жизнью ради меня, заботился обо мне и, несмотря на все мои капризы и выкрутасы, на все происшествия и беды, оставался верным семье Соболевых. Он же не просто дал мне свою фамилию, а действительно стал мне вторым отцом. Сможет ли он простить меня? Достойна ли я его прощения?

А еще мне было стыдно перед отчимом! Все четыре года я думала о нем лишь в негативном ключе. Он бросил, выгнал, настроил маму против меня, ненавидит… Как же я была не права! Мало того, что он защищал и оберегал меня, оплачивал учебу, он еще и маму не бросил. А мог бы это сделать. С его статусом и деньгами легко бы нашлась замена больной жене. Но нет, он пёр, как локомотив вперед, не давая маме опускать руки, не жалея денег на ее лечение, не останавливаясь! И видит Бог, как сильно я благодарна этому человеку!

– Леша, я так перед всеми виновата! Как же мне стыдно! Ты не представляешь, как я хочу извиниться перед каждым: мамой, твоим отцом, Геной. Да даже перед тобой, Леша! Что я, что мама для тебя совершенно чужие люди, которые ничего, кроме бед и проблем, не принесли в вашу семью. А ты сидишь со мной весь день и успокаиваешь! А я ведь совершенно не заслуживаю этого!