– Егор, ты его видел? Как он? – Мне сейчас не хотелось знать ни о чем, кроме состояния Реми.

– Ночью в себя пришел, из реанимации перевели в палату. Я тебе чего звоню: поедешь со мной к нему? Кофейню на сегодня закрыл – не до нее. Так что у тебя выходной.

– Поеду, конечно! Мог бы и не спрашивать!

– Отлично! Тогда заберу тебя через пару часов, там как раз приемные часы будут.

– Я не дома. Давай у больницы встретимся, ладно?

– Ладно, тогда к одиннадцати. Не опаздывай.

На часах была половина девятого. На столе лежала записка от Алевтины Егоровны: «Ушла на рынок, не теряй». Решила подняться к себе в квартиру, принять душ и переодеться (вроде, что-то из одежды оставалось). Вышла на лестничную клетку и замерла: этажом выше слышался громкий стук в дверь. Кто-то звонил и стучал в мою дверь. А затем раздался грозный голос Гены: «Ксения, открывай эту чертову дверь! Я знаю, что ты там!» Но меня там не было! Я, замерев, стояла этажом ниже. Хотела было вернуться в квартиру соседки и спрятаться там, как вдруг услышала, как Гена отворяет входную дверь бабушкиной квартиры и заходит туда, где ему не рады! Я вернулась в квартиру Алевтины Егоровны и заперлась на все замки. Стараясь дышать как можно тише, я смотрела в глазок, зная, что Гена поймет, что в квартире меня нет и не было, и уйдет. Он не может знать про Алевтину Егоровну, не может! Надо только подождать! Спустя минут десять наверху вновь раздался хлопок, и мимо моего убежища прошёл вниз Гена, держа около уха телефон. Я успела заметить, что выглядит он помятым и уставшим. Обида на Гену не так грызла меня, злость поутихла, да и ненависти никакой не было.

Накануне я ни разу не ответила ни на его звонок, ни на эсэмэску. Дома я не ночевала. Наверняка он переживал. И Софья Александровна, скорее всего, тоже места не находила. Мне стало стыдно перед ней за свой поступок. Она-то здесь ни при чём, не виновата, что с мы с Геной разругались, и не заслужила такого отношения к себе. Я поняла, что должна извиниться и, пусть жить я там больше не собираюсь, но уйти должна правильно. Поэтому решила написать Гене эсэмэску, что со мной все хорошо, чтобы они не переживали за меня. Конечно, этого мало, мне следовало бы позвонить или приехать, но смелости пока не хватило. Ответ прилетел мгновенно:

«Ксения, ты где?»

«Осталась у подруги. Сегодня перееду на бабушкину квартиру».

«Хорошо».

«Хорошо»? Вот так просто? Ни угроз, ни запугиваний, ни уговоров? Это так не похоже на Гену! Видимо, я добилась, чего хотела: ему стало всё равно!

– Ксюш, думаю, ему пока ничего нельзя, – сказал Егор, взглядом указывая на пакет с фруктами, который я купила для Реми.

Мы стояли у входа и ждали, когда начнутся приемные часы. Я очень волновалась! «Как Реми отреагирует на меня? Сможет ли простить?» – Эта мысль не давала мне покоя.

Поднялись на третий этаж. В узком больничном коридоре стоял запах лекарств, хлорки и боли. Мимо двигались загипсованные и перевязанные пациенты: кто-то на костылях, кто-то на коляске, кто-то шёл сам, кому-то помогали. Старики, молодые, мужчины и женщины – кого тут только не был! Слышатся стоны, хрипы и повсеместное шарканье тапочек.

– Наталья Олеговна, мама Реми, выбила ему отдельную палату, так что Реми сейчас, как на курорте, – попытался разрядить обстановку Егор. Но меня только сильнее сжимал в тиски страх, что Реми меня прогонит, даже слушать не захочет: это ведь по моей вине он оказался в этом чистилище.

Егор открыл дверь палаты, широко улыбнулся другу и зашёл внутрь. Я стояла, видела Реми, но зайти не могла. Всегда розовощекий, счастливый и задорный, сейчас Реми казался безжизненным. Синева под глазами, ссадины на лице, повязка во всю голову. Тело, спрятанное под одеялом, выглядело, уверена, не лучше. Создавалось ощущение, что он потерял половину своего веса. Что эти изверги с ним сделали?!