Жуя хот-дог, он подумывал, не сходить ли еще за одним.

«Бип! Бип! Бип! Бип!»

Он отключил пейджер, прошел к телефону и позвонил дежурной бригаде в отдел.

– Убойный, Джексон, – послышалось в трубке.

– Это Сидовски.

– Уолт! Только что похищен мальчик. Незнакомым мужчиной.

– Тело найдено?

– Нет.

– Нет? Тогда это в общий отдел. Зачем меня теребить?

– Приказ. Сверху, от начальства. Лео нужно, чтобы ты связался с прокурором и федералами, прямо с начала цепочки. Ребенка умыкнули у отца на БАРТе, в Бальбоа.

«Бальбоа».

– Все выглядит скверно, Уолт.

Сидовски ощутил укус изжоги.

– Бальбоа?

– Опорный пункт развернут на станции «Инглсайд», со стороны Джона Янга.

– Хорошо, сейчас выхожу из «Колизея».

Сидовски повесил трубку и разыскал оклендского копа в форме. Предъявив ему свое удостоверение, он душевным голосом попросил отследить, чтобы старик после матча сел в такси до Пасифики, после чего дал копу несколько смятых купюр на проезд.

– Будет сделано, – заверил тот.

Сидовски вернулся к своему старику.

– Мне на работу, пап, – развел он руками и кивком указал на полисмена: – Этот парень обеспечит тебе такси до дома.

Отец, повернувшись к сыну, поправил на голове бейсболку.

– Конечно, сынок, работа есть работа. Ступай и будь молодцом.

На пути через Бэй-Бридж в Сан-Франциско (хорошо, что еще не началась послематчевая сутолока) у Сидовски неожиданно проклюнулась мысль. А не задавался ли Рид когда-нибудь вопросом: тот короткий анонимный звонок с год назад – не мог ли он исходить от убийцы Таниты Доннер?

Том Рид гнал на юг из центра на служебном «Форде Темпо» с красно-бело-синим старовским баннером и вьющимся по борту девизом: «МЫ ИСТОРИЯ САН-ФРАНЦИСКО».

Вот вам жестокая ирония. Насмешка судьбы. Он хотел сделать юбилейную статью о похищении и убийстве Таниты Мари Доннер. Чтобы сравнять счеты. Искупиться. И тут такое, и снова в Бальбоа.

Костяшки его пальцев на руле побелели. Обгоняя на 101-м хайвее неуклюжий трейлер из Юты, он никак не мог избавиться от истории Доннер и сонма других вопросов. Если сегодняшнее дело в самом деле реально, оставит ли его на нем газета? Сможет ли он снова с этим справиться? А почему бы и нет. Терять ему больше нечего. Он уже пожертвовал своей семьей ради истории Доннер.

– Мы потеряли друг друга, Том, – сказала Энн, когда они в последний раз выходили вместе, недели через три после самоубийства Уоллеса. Уютное местечко в Саусалито с видом на городской закат и арфист, исполняющий реквием по их браку. Энн была права. Что-то между ними умерло – факт, который он до сих пор отказывался признать. Рид тогда, поигрывая на столе ложечкой, встретился с Энн взглядом. В свете свечей ее глаза дымчато сияли, как в день их свадьбы.

– Скажи мне, Энн. Скажи, как ты потеряла меня.

– Твоя выпивка вышла из-под контроля. Я просила тебя остановиться. Ты не понимаешь, как это действует на нас. На Зака, на тебя.

Он резко пристукнул ложечкой по столу.

– Меня профессионально унизили, Энн. Отстранили от дела, бросили в выгребную яму политического дерьма. А тут ты мне с этим пониманием!

– А ну тише, – сердито прошептала она.

Он одним глотком допил вино и снова налил бокал доверху.

– Том, непогрешимых людей нет. И ты не исключение.

– Я не ошибался.

– Значит, что-то пошло не так! Я не хочу об этом говорить.

– Ты сама завела эту тему, дорогая. – Он хлебнул еще вина.

– Ты представить не можешь, что мы с Заком пережили, когда по телевизору та вдова бедного учителя дала тебе пощечину.

– Тот бедный учитель убил Таниту Доннер, Энн!

– Ты не можешь этого знать. Полиция сказала, что он был не…

– К херам ту полицию! Уоллес был извращенцем-педофилом, детоубийцей!