– Лучше бы – «или как», Михалыч, а то ведь по делу.

– Ну, тогда, понятно. А что с ней произошло, или… сказать не можешь?

– Могу, и безо всяких «или». Убили, её Михалыч, убили.

– Ну, надо же, а, ведь она мне в пятницу вечером ключи от кабинета сдавала. И кто бы мог подумать… – покачал головой дежурный. – Я сейчас напарника подменяю, пока он в отпуске, вот и приходится выходить не по графику.

– Точное время сказать сможешь?

– Конечно, у нас всё записывается в журнал, кто сдал, когда сдал, – охранник перевернул страницу. – Вот, пожалуйста, смотри, пятница, девятнадцать часов, тридцать пять минут. И подпись её, что сдала, и моя, что принял.

– Михалыч, а что так поздно, ведь пятница же.

– Да откуда мне знать, Саша, моё дело – принял, выдал, расписался, и всё. А кто чего и как – не наша забота. Однако могу сказать точно, сколько раз дежурил за последний месяц, всё время она позже уходила, да ты сам посмотри, хотя и не положено без разрешения начальства, да ладно, закладывать не будешь, я думаю, а видеокамер тут нет, – и он протянул мне журнал.

Я достал свой блокнот и начал листать страницы дежурного журнала, записывая время ухода с работы Черновской. Точно, Мельников не ошибся, почти каждый день экономист задерживалась на работе то на час, то на два, иногда и дольше. Что же это получается, скандалы дома, о которых говорят соседи и задержки на работе. Что есть причина, и что есть следствие? Понятно, когда мужики не спешат домой, потому что там «бигуди и халат пятьдесят шестого размера в шлёпанцах», но чтобы женщина топила в работе свои семейные проблемы? Верится с трудом, хотя как знать. Или всё наоборот?

– Михалыч, а она как уходила, одна или с кем?

– Саша, да по-разному. Машины то у неё ведь не было, то с главным инженером уезжала, то финансовым директором. Эти двое чаще других оставались после шести вечера, как и Черновская. Сам понимаешь, начальство, дня им не хватает.

– Ладно, Михалыч, спасибо за информацию. Пока о нашем разговоре… ну ты понял. Если что услышишь интересное, позвони мне, хорошо? Телефон не забыл?

– А то! Договорились, – Мельников закрыл журнал и положил его на полку.

В приёмной меня встретила секретарша, судя по голосу та, что разговаривала со мной по телефону. Вот уж точно – «не верь глазам своим…», и уж тем более ушам, добавил бы я. Настолько голос этой женщины не соответствовал её виду! Захочешь представить – не получится. Владелицей звонкого и чистого сопрано оказалась худющая дама бальзаковского возраста весьма внушительного роста с усталым лицом и синюшными мешками под глазами. Контраст усиливали очки в тёмной роговой оправе, точь-в-точь такие, как у нашей учительницы биологии в школе.

– Директор ждёт вас, – сказала она кивнув на дверь, после того как я представился.

Театр начинается с вешалки, а кабинет – с дверей, на которых была прикручена стандартная табличка – «Лучанов Анатолий Романович, генеральный директор». Обычный кабинет, обычного босса строительной фирмы. В рамках на стене – копии сертификатов и лицензий, полагающихся, такой организации. Безликий какой-то кабинет, чего не скажешь о его хозяине – уже не молодом и весьма солидном мужчине с ёжиком седеющих волос. И вроде бы обычный начальник, но взгляд! О таких говорят, – «видит насквозь», но как ни странно никакого дискомфорта от этого не испытываешь, скорее, наоборот – с первых минут встречи чувствуешь некую атмосферу доверия. Всё это называется двумя словами – личное обаяние. Однако обаяние – обаянием, а работа – работой.

– Присаживайтесь, – пригласил хозяин кабинета. – К сожалению, не могу сказать, что рад нашей встрече, повод не тот. Постараюсь помочь следствию, чем могу. Слушаю вас, – директор устало прикрыл глаза, и тут же снова посмотрел на меня.