– Право, мне неловко, – сказал Обенаус.

– О, скромность есть величайшая добродетель, сын мой. Но я еще не все сказал. Вы – человек далеко не робкого десятка. Вы умны, умелы, находчивы, и вообще, щедро одарены судьбой. И вот, используя перечисленные качества, вы нанесли интересам Покаяны ущерб таких размеров, что возместить его можете только сами. Поэтому, если бы получилось привести вас на службу ордену и Пресветлой я считал бы это главным успехом своей жизни.

Обенаус сделал протестующее движение, но Гийо остановил его плавным жестом.

– Как вы знаете, уважаемый коллега, у меня есть основания вас не любить. Но я способен стать вашим преданнейшим другом. Верите?

А пусть его, пусть еще похвалит, – решил Обенаус. Приятно же. В полной мере только профессионал способен оценить профессионала. Да и время потянуть требовалось.

– Мне кажется, вы преувеличиваете значение моей особы, – все еще скромно отозвался он, оставляя вопрос о доверии в стороне.

Проконшесс без труда уловил в его словах оттенок кокетства и едва не усмехнулся. Вероятно, всерьез рассчитывал на успех вербовки.

О том, что вербовка началась, без труда догадался барон. Гийо не побоялся начать ее с комплиментов, поскольку все, что он сказал, являлось правдой. Однако правда в руках дипломатов – всего лишь средство, отнюдь не цель. Правда способна многократно усилить мощь похвалы. Искушенный бубудуск на этом и строил свой расчет.

– Преувеличиваю? Помилуйте, Альфред! Сила Поммерна – в торговле. Но прямого выхода к морю у вас нет – только через Муром. И вы платите немалую пошлину за транзит по Текле. Ох, и во многом же благополучие курфюрста зависит от позиции посадника! А эту позицию вот уже четыре года обеспечиваете вы, дорогой Альфред. Я бы даже сказал, очень дорогой Альфред… Что, разве не так?

– Ну, не совсем. Посадник прекрасно понимает, что если Поммерн ослабеет, Муром против вас долго не выстоит. Так что дело в собственных интересах этой купеческой республики. И не надо забывать о пошлинах, взимаемых за перевозку наших товаров. Муром действительно имеет от этого свой гешефт.

– Верно, все верно, – терпеливо кивнул проконшесс. – Но вы же не хотите сказать, что ваша деятельность бесполезна?

– Надеюсь, что нет.

– Об этом и речь.

– Хорошо, я понял вас.

– Вот и отлично.

Напольные часы в кабинете Гийо пробили четверть девятого. Большие и красивые, в корпусе из орехового дерева, с бронзовыми гирями.

– Кажется, эти часы изготовлены в Мюхельне? – предположил Обенаус, прислушиваясь к замирающему звону.

– Вы торопитесь?

– Нет. Просто очень ценю каждую минуту беседы с вами, дорогой Пакситакис. Это случалось не часто, правда?

– Да уж, мы досаждали друг другу какими угодно способами, только не визитами.

– Чего вы хотите? – вдруг спросил Обенаус.

Он всегда очень точно чувствовал момент перехода к сути, начало поединка, и стремился сделать первый выпад. Но в этот раз противник у него был неслабым.

– Стать вашим другом, разумеется, – мгновенно ответил Гийо.

– Это невозможно, – так же быстро заявил Обенаус, не теряя темпа.

Гийо мягко притормозил.

– Почему?

– Потому, что я служу Поммерну, а вы – Покаяне.

– Сейчас особый момент. При всех противоречиях у Поммерна и Покаяны появился общий интерес. И очень существенный.

Обенаус продолжал стрелять короткими вопросами.

– В чем?

– В предотвращении нашей общей гибели от лап ящеров. Полагаю, вы об этой опасности знаете.

– Да, конечно. Но всего лишь один корпус нашей армии до сих пор справлялся с этой проблемой.

Проконшесс сделал пренебрежительный жест.

– Это потому, что до сих пор ящеры пытались пробиться только через узкое ущелье Алтын-Эмеле. А что случится, если они двинутся во многих местах? Во сколько раз их орды многочисленнее ваших войск? В десять раз? В двадцать? В сто?