Но мы пришли сюда для того, чтобы им помочь. Адаму и Еве. Никто не заставлял нас – мы вызвались добровольцами.

Да, нам ничто до них. Но возможно, что им до нас – всё. Потому что их обижают чудовища (змий), которых только мы знаем, как обезвредить.

Кстати о чудовищах. Один пьяный поэт читал мне свой стих в 1991 году на баррикадах. То есть даже целую поэму, посвященную Гумилеву, который завещал: «посмотри в глаза чудовищ…». Как сам он в эти глаза смотрел сквозь прицел. Он целился сокрушить власть иудеобольшевиков. Да что там – о целил в Гактунгра!

А ведь он же – поэт. И что ему до Адама и Евы? Писал бы себе стихи… Нет – организовал заговор. Стукнули. Повязали. Повели на расстрел.

Вдруг Луначарский смог вымолить помилование. Прибежал, когда уже стояли у стенки. И вот как отвечал Гумилев, если верить пьяной поэме:

«– Ты, поэт Гумилев,

можешь выйти из строя.

– Здесь в строю офицер

Гумилев, а поэта здесь нет!»

Палачи передернули затворы. Он вернулся Домой.

Мужчина возвращается домой через дверь, которая называется: бой за правое дело. Женщина – после того как она родит, выкормит и поставит на ноги дитя. Книга – это тоже дитя.

УМИЛА:

Родной мой, сегодня я молилась, прося Отца меня вразумить. Я еще слишком многого не понимаю…

Да, я с детства знала, что должна что-то написать. У меня не было в этом никаких сомнений. Сейчас в детских дневниках я нахожу истории об иных мирах, о космической працивилизации, от которой мы все произошли. То есть душа знала об этом, и какие-то воспоминания пробивались на поверхность. Но отчетливых воспоминаний, чтобы изложить историю связно, у меня нет. Есть обрывки… мозаика…