Нет ни терема, ни дома,
ни друзей и ни врагов…
Ситуация знакома
до «потения зубов».
Тридцать семь – и все сначала?
Худо это или нет?
Одна бабушка сказала:
– Дам тебе, сынок, совет.
Бабий ум короток очень,
виноватым будешь ты.
Утро мудренее ночи.
Свет трезвее темноты.
– Бабка! Чертова старуха.
Я не понял твой совет.
И сказала бабка глухо:
– Ты не слушай бабий бред.
Сам решай: рубить канаты
иль воспитывать детей.
Выбирай: родная хата
или дебри миражей.
Тридцать семь
Тридцать семь – роковая дата.
Я итожу прожитые дни.
К настоящим пришла расплата,
и шагнули в бессмертье они.
А к таким, как я, не подходит,
не желает руки марать.
Жилы тянет, кругами бродит,
заставляет меня выбирать.
Я влюбился. Она, наверно, —
о которой всю жизнь мечтал.
Просто – радостно… сложно – скверно…
Я совсем себя потерял.
«Когда люблю, я сильно мучусь…»
Когда люблю, я сильно мучусь,
терзаем страхами…
Мерещатся обиды мне,
измены, пораженья…
Страшусь разлук,
боюсь интриг и сплетен…
Я наделен больным воображеньем.
Адреналина явно выше нормы,
и грудь горит огнем…
Бессонница… и мозг
рождает непрестанно сцены,
видения, фантазии, полеты
в настолько ярких красках…
Я бодрствую во сне,
я грежу наяву…
Любим ли я?
Личное
Боюсь. Когда любимой нет,
вкривь мысли катятся,
в мозгу рождают дикий бред,
тревог сумятицу.
О, дар богов! Люблю всерьез,
хочу жениться.
Судьба мне тычет кукиш в нос,
костьми ложится.
Удар опять в который раз
наносит в спину
и выжидает, щуря глаз,
когда загину
Готов я был весь мир обнять,
теперь же трушу
на девушку глаза поднять —
грехи наружу.
Откликнулась, не надо звать,
рать из болота,
куда по дури угадать —
была б охота.
Во сне мечусь. Сам виноват:
где тонко – рвется.
Днем ловлю взгляд, лгу невпопад —
вдруг обойдется?
Узлы вязать на всякий раз
я не умею.
Жил на авось. Любил на час.
Пришлось – жалею.
Коль повезет: шанс выдаст рать
с ней побороться.
Мой первый ход – себя достать
со дна колодца,
на ноги встать и устоять.
Тогда посмею
при всех ее к груди прижать,
назвать своею.
Рать предо мной стоит грозна,
раскинув сетку:
больница, память, тайна дна
и небо в клетку.
«Дорога лентой узкою…»
Дорога лентой узкою
стремится вдоль села.
Подсолнух девка лузгает…
трухлявая изба…
березки к небу тянутся…
проселочная пыль…
и тучи надвигаются,
заглатывая синь.
Жалеть себя не хочется,
Лишь хочется забыть
подругу – ту, что мучится,
пытаясь разлюбить.
Судьбою были связаны,
казалось, навсегда,
но рядом быть заказаны
и радость, и беда.
И ты, проклятьем меченый
всю жизнь любимым быть
той, самому которую
вовек не разлюбить,
лежишь сопревшим колосом
на грозовом ветру
с соломой прошлогоднею
в заброшенном стогу.
И над тобой ни проблеска,
и даже дождь не льет,
огонь нигде не светится,
надежд не подает.
Что тьма, сгустившись вкруг села,
тоска обхватом грудь.
Кричать? Бежать? К чему? Куда?
Не лучше ли уснуть…
Чего хотел, и сам не знал,
гадая: да иль нет?
Теперь же знаешь, но пропал
мерцавший прежде свет.
Себя винить – в том проку нет,
других винить – вдвойне…
На жизнь свалить всю горечь бед?
А легче ли тебе?..
«Все друзья по жизни ловеласы…»
Все друзья по жизни ловеласы,
трахают для счета и клеймят.
Получают удовольствий массу,
так во всяком разе говорят.
Только я не из этой породы,
без любви мне даже секс не мил.
– Ты, должно быть, ошибка природы.
– Нет, таким Всевышний сотворил.
Женщинам
До чего ж вы мне опротивели
все, кто не был со мной и был,
ваши души продажные влили
яд в мои обожанье и пыл.