– Наверное, – грубо оборвала меня Анна. – Редко найдешь мужчину, у которого бы хватило сообразительности время от времени менять напев. Он исполнит свой долг с королевой, а потом снова оглянется вокруг, так ты уж не забудь попасться ему на глаза и улыбнуться, тогда ты снова в деле.

– Как же улыбаться, когда сердце разбито?

Анна хихикнула:

– Тоже мне королева трагедии! Улыбаться с разбитым сердцем – это мы, женщины, умеем, а ты женщина, придворная дама и Говард – вот тебе три причины, чтобы быть наиковарнейшим созданием во всем Господнем мире. Ш-ш-ш, он идет.

Первым вошел Джордж, улыбнулся мне, опустился на одно колено подле королевы. Чуть покраснев, она протянула ему руку для поцелуя; королева просто сияла от удовольствия при мысли, что король придет к ней. Следом вошел Генрих, положив лорду Перси руку на плечо, рядом мой муж Уильям. Прошел мимо меня, едва кивнув, хотя и я, и Анна встали, когда он появился на пороге, и присели в глубоком реверансе. Король направился прямо к жене. Поцеловал ее в губы и повел в опочивальню. Горничная прошла вслед за королевой и спустя минуту-другую вышла, плотно притворив дверь. Все мы ожидали снаружи в молчании.

Уильям глянул на меня, улыбнулся:

– Рад повидаться, дорогая женушка. Долго ли еще вы собираетесь оставаться в вашем теперешнем обиталище? Может, мне уже пора снова стать вашим компаньоном в постели?

– Все зависит от распоряжений королевы и воли нашего дядюшки, – спокойным тоном ответил ему Джордж, дотронувшись до эфеса шпаги. – Марианне выбирать не приходится, ты же знаешь.

Уильям не стал затевать ссору. Горько улыбнулся, сказал:

– Мир, Джордж. Не нужно мне все заново объяснять. Я уже и так понял.

Я отвернулась. Лорд Перси утащил Анну в альков, до меня доносились ее соблазнительные смешки. Она заметила мой взгляд и сказала громко:

– Лорд Перси пишет мне сонет, Мария. Подтверди, у его строфы нарушен размер.

– О, прекрасная дама грозит мне презрением…

– Неплохое начало. – Я решила помочь бедняге. – А что будет дальше, лорд Перси?

– Ясное дело, ужасное начало, – вмешался Джордж. – Ухаживание и презрение – хуже не придумаешь. Податливость – куда более многообещающее начало.

– Податливость меня бы сильно удивила, особенно в девицах Болейн, – не без ядовитости в голосе заявил Уильям. – Хотя все, конечно, зависит от просителя. Сдается мне, Перси Нортумберленд может рассчитывать на податливость.

Анна бросила на него взгляд, весьма далекий от сестринской нежности, но Генрих Перси, полностью погруженный в сочинительство, ничего не заметил.

– Потом будет еще одна строка, я ее не сочинил, а затем что-нибудь вроде – та-та-та та-та-та та-та-та-та забвением.

– Рифмуется с «презрением», – с открытой насмешкой перебил его Джордж. – Теперь до меня дошло.

– В поэме нужен какой-нибудь образ, – объясняла Анна Генриху Перси. – Если собираетесь писать сонет возлюбленной, необходимо сравнить ее с чем-то, а затем повернуть это сравнение так, чтобы получилось остроумное заключение.

– Как это? – переспросил он. – Я не могу вас ни с чем сравнивать. Вы – это вы. С чем мне вас сравнить?

– Вот это звучит хорошо, – одобрил Джордж. – Скажу по чести, Перси, лучше будь оратором, а не поэтом. На твоем месте я бы встал на одно колено и прошептал ей кое-что на ушко. Добьешься победы – только придерживайся прозы.

Перси хмыкнул и взял Анну за руку:

– Звездные ночи.

– Та-та-та та-та-та нежные очи, – немедленно откликнулась Анна.

– Не пора ли нам выпить вина? – предложил Уильям. – А то никак не поспеть за таким сверкающим остроумием. Кто сыграет со мной в кости?