Потягивая виски, я наблюдал за будкой: это занимало меня. Давая волю разбуженному алкоголем воображению, я старался угадать, что за человек стоит за застекленной дверью, о чем он говорит. Я наблюдал за выражением его лица. Некоторые, разговаривая, улыбались, другие нервничали, третьи, казалось, неубедительно врали, как это делал я. У меня на глазах разыгрывался спектакль.

Бармен поставил передо мной девятую рюмку. На этот раз он застыл у столика, и я понял, что пора расплачиваться. Я протянул ему последнюю пятидолларовую бумажку. Он заговорщически улыбнулся, отсчитывая сдачу. По его улыбке я понял, что он умеет распознать в посетителе законченного алкаша. У меня возникло желание подняться и заехать кулаком в его тупую рожу, но я взял сдачу; когда же я стал искать мелкую монету для чаевых, он снова улыбнулся мне и направился к стойке.

Именно в этот момент, когда я почувствовал, что бармен понимает, какую пьянь он обслуживает, мне стало дьявольски стыдно. Я испытывал такой непереносимый стыд, что готов был выйти из бара и броситься под автомобиль, но такой поступок требует мужества, а мое мужество осталось в камере номер 114. Я не брошусь под машину, а останусь сидеть здесь и пить до отупения. Это приятнее и легче.

В бар зашла женщина. Она направилась к телефонной кабине и захлопнула за собой дверь.

На ней был облегающий свитер канареечного цвета и белые брюки. Глаза ее скрывали солнцезащитные очки; в руках женщина держала бело-желтую пластиковую сумочку.

Ее крепкие, пышные, туго обтянутые брюками бедра сразу привлекли мое внимание. Даже трезвый и уважающий себя человек не смог бы оторвать взгляда от ее derriére[1], когда она шла к телефонной будке.

Я же был человеком пьяным и опустившимся, поэтому пялился без стеснения. Женщина закрыла за собой дверь будки, и я, потеряв из виду эту часть ее тела, поднял глаза, чтобы рассмотреть лицо незнакомки.

Она была весьма привлекательной блондинкой лет тридцати трех с идеальным, немного холодным профилем.

Я отпил половину девятой рюмки и снова стал наблюдать за женщиной. Я не мог определить, приятен ей разговор или нет. Солнцезащитные очки делали догадки невозможными; она говорила кратко, деловито и провела у телефона меньше минуты. Выйдя из будки, она прошла мимо моего столика, не удостоив меня взглядом. Какую-то пару секунд я любовался ее стройной спиной и крутыми изгибами бедер, пока женщина не скрылась за дверью бара.

Я достаточно много выпил, чтобы подумать: будь я холост, обязательно приударил бы за ней. Женщина с такой фигурой, самообладанием и лицом, рассуждал я, должна быть восхитительной в постели. Если это не так, то жизнь – еще большая иллюзия, чем я представлял.

Любопытно, кто она. Одежда на ней дорогая. Такую бело-желтую сумочку не купишь в лавке старьевщика.

Бело-желтая сумочка.

Женщина внесла ее в будку, но я не заметил сумочки, когда она выходила.

Я так нагрузился, что думать стало для меня непосильным трудом. Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Она зашла в будку с сумочкой в правой руке. Вышла она с пустыми руками, это точно.

Я прикончил виски и дрожащими руками зажег сигарету. «Ну и что? – сказал я себе. – Возможно, я не заметил сумочку».

Внезапно сумочка приобрела для меня значение. Она стала важна, потому что я хотел доказать себе, что пьян не совсем уж вдрабадан.

Я неуверенно поднялся на ноги, прошел к будке и открыл дверь. Сумочка лежала на полке.

«Ну, сукин сын, – сказал я себе, – ты же трезв как стеклышко. Ты сразу заметил, что она оставила ее. Ты же держишь выпивку как… как… в общем, голова у тебя крепкая».