– А мне наоборот, с юношеских лет нравились исключительно блондинки, – меланхолично заметил Киреев, – особенно Мерилин Монро. Вот, например, месяц назад я познакомился с одной куколкой в баре «Нептун». Кстати, сегодня утром она мне звонила, обещалась зайти вечером. Слава богу, я первый взял трубку, иначе бы Лариса все узнала и закатила бы дикий скандал. А я все-таки решил на ней жениться. Но своим маленьким слабостям изменять не хочу. В последние полгода у меня не было других романов, только с Ларисой и со Светланой.

– Ну что ж похвально, похвально, – скептически заметил Воронцов. – Так когда она должна зайти?

– В пять вечера.

– Не возражаешь если мы ее у тебя подождем?

Киреев снисходительно развел руками, что означало «воля ваша».

– Ну и хорошо, значит договорились, – миролюбиво сказал следователь. А про себя в душе отметил: «Киреев скорее всего не имеет никакого отношения к данному преступлению. Он живет в другом измерении, в мире творческих чудаков, его мысли витают в облаках, он человек рассеянный и чрезмерно эмоциональный, типичный меланхолик не лишенный таланта. Как верно заметил божественный Пушкин: „Гений и злодейство две вещи несовместимые“. А уж кто-кто, а Александр Сергеевич как никто другой понимал человеческую натуру.»

Размышления Воронцова неожиданно прервали звонкие девичьи голоса, доносившиеся из подъезда. Сергей встрепенулся. В дверь забарабанили.

– Совсем вылетело из головы, – не обращаясь ни к кому проговорил Киреев схватив себя за голову, – конечно, это они… кому же еще быть, только подобные дуры, между нами говоря, могут припереться в такое суматошное время. Да и, конечно же, в их приходе до определенной степени виноват я сам, потому что сам при последней встрече, кажется назначил им именно сегодняшний день. – Тут Сергей неожиданно взглянул в сторону Воронцова и извинительно ему улыбнулся. – Ах, простите, совсем забыл про Вас… что я здесь не один нахожусь, со мной, видите ли, иногда бывает, налетает вдохновение, уношусь на крыльях мечты, живу в облаках, так сказать. В такие минуты я даже ближнего своего не замечаю, вот и про Вас случайно позабыл, а ведь Вы все-таки мой «лучший гость», так сказать…

– Ну, какой я гость, – уклончиво заметил Воронцов, – я здесь в вашем кабинете сейчас по служебной необходимости и во всяком случае гостем как таковым не являюсь…

– Ну, что Вы, дорогой Степан Михайлович! Я должен Вам кое-что разьяснить, это в отношении тех девочек, которые так нежданно-негаданно ко мне явились только что… видите, тут такое дело, я третий год веду одно известное Вам литобъединение при Доме культуры имени Баумана, так вот эти три девушки, одним словом, самые заядлые посетительницы моего маленького кружка, три молодые, подающие надежды поэтессы.

– Ваши гостьи наверняка Вас заждались. Ступайте же к ним, прошу Вас…

– Да-да, конечно, – писатель вышел в коридор.

Через пару минут дверь кабинета распахнулась и в нее как на крыльях влетел Киреев с тремя белокурыми симпатичными барышнями.

– Представляете, Степан Михайлович, вот эти три грации, эти три юные создания написали чудесные стихи в мою честь, хотите послушать? Да, знаете как их зовут? Вот эта с карими глазами Надежда, с голубыми Вера, а с зелеными…

– Подождите, – прервал его Воронцов, – попробую сам угадать… наверняка ее зовут Любовь?

– А вот и попались, не угадали, не угадали, – засмеялась вся четверка. – Помните, у бессмертного Пушкина в «Онегине»?

– «Итак, она звалась Татьяна…» – продолжил рассказывать развеселившийся в шумном женском обществе Киреев.

Все трое были как и ожидал Воронцов блондинками, причем, маленькая Татьяна наверняка натуральная. Она щебетала без умолку. Было видно, что она влюблена в Киреева, однако в отношениях учителя и ученицы чувствовался некоторый холодок. Была заметна определенная дистанция, шестое чуство подсказало следователю, что несмотря на все старания маленькой поэтессы ее чувство никогда не перерастет в роман, к которому так стремилась ее неразвитая душа.