– Ну что же, это хорошо князь, а по делу Еремеи, нашёлся ли тот балаганчик, что я тебе говорил?… – тут же напомнил государь.

– А как же, конечно нашёлся. Я как раз к тебе с докладом собирался,… так только ты меня опередил, сам вызвал… – заулыбался кесарь.

– Ай, да молодец князь. Так, где же он говори быстрей!… – в нетерпении вскочил царь.

– Здесь недалече. Едем, покажу… – заверил Ромодановский и направился к выходу.

– Сейчас же и едем,… только графиню Еремею захватим… – добавил государь, и они пошли за ней.

Так всё и вышло, как наметил Пётр, они быстро зашли за графиней, и уже через полчаса были на одной из площадей города, где в маленьком сарайчике расположились те самые артисты театрика старика Фомы. Они давно попали на строительство города и первое время, также как и все вновь прибывшие участвовали в непосредственном возведении домов. Первое время было очень тяжело, но ни Фома, ни остальные актёры балаганчика не роптали, ведь все понимали, участниками какого грандиозного дела они стали.

Но вот пришёл срок и они уже как полгода, обосновавшись здесь на площади подле нового проспекта стали давать представления. И народ, так долго скучавший по развлечениям, теперь с удовольствием приходил на их спектакли. Однако внезапное появление царя привело всю небольшую труппу в смятение.

– А ну, кто тут главный, выходи! – сходу потребовал Пётр. Фома не растерялся и словно клуша, защищающая своих цыплят, вышел, вперёд закрывая собой других актёров.

– Главный здесь ты государь,… а мы всего лишь холопы твои… – чуть поклонясь, поглядывая на царя, лукаво ответил он.

– Ишь, как витиевато говоришь, сразу видно мудрец,… ну, ты это ладно, давай не раболепствуй, показывай, где тут мою крестницу прячешь… – деланно насупился царь.

– Да что ты государь, мы бедные актёры,… откуда у нас твоя крестница!… – немало удивился Фома.

– Хватит слов,… некогда мне тут с тобой лясы точить,… говори, где она, показывай! – уже строго прикрикнул государь. Тут все актёры как по команде вышли из-за спины старика и предстали перед Петром. А чуть поодаль в сторонке понурив голову, осталась скромно стоять только одна Иринка. Еремея тут же заметила её, и ей уже ничего не надо было показывать. Сердце сильно забилось, оно прямо рвалось из груди. И готовое выскочить, давало подсказку.

– Это она! Это она! – стучало сердце, и Еремея, не помня себя, от радости бросилась к Иринке.

– Доченька,… милая,… кровиночка моя… – восклицала она, и уже ничто не могло остановить поток слёз моментально наполнивших её глаза. Обнимая и целуя родное личико доченьки, она уже не могла остановиться.

– Родненькая,… доченька,… это я,… твоя мама,… ну узнай же ты меня скорей,… посмотри на меня… – молила Еремея. А надо ли говорить что родственные узы сильнее всех на свете, и Иринка почувствовав теплоту материнских слёз, вмиг поняла кто перед ней. Все детские ощущения, все нежные воспоминания, единым потоком закружились у неё голове, полностью заполнив сознание.

– Мама… мамочка… это же ты… – и теперь уже она плакала и целовала Еремею. Все вокруг стояли не в состоянии произнести и слово. Да и что можно сказать в такой момент. Государь, первым прейдя в себя, украдкой вытерев слезу, подошёл и обнял их.

– Голубушки мои, сердечные, нашлись-таки… – залепетал царь. У бедного старика Фомы аж ноги подкосились, и он уселся прямо на землю.

– Быть не может… Иринка, моя сироточка и крестница царя… – выдохнул он и попытался встать. Но ноги не слушались старика, и тогда князь-кесарь одной рукой подняв его, поставил рядом с собой, заботливо уперев о колено.