Но что эта за хрень тогда? И отчего вдруг у меня голова такая горячая?

Одно небольшое предположение, словно копье, вонзилось в ее сердце. Предположение, состоящее всего лишь из одного слова, которое переплелось с ее предыдущим волнением и вновь пробудило его от недолгого сна – «Мортем». Неужели…?

– Нет, Дин, это просто отравление. Просто ты не заметила срок хранения яиц или бекона, с кем не бывает. Все хорошо! В конце концов, просто глянь! Это же не составит никакого труда!

Волнение наряду с безумным – как она считала – предположением сплелись в один клубок, размотать который сразу было невозможно. Она направилась в сторону кухни, стараясь держаться от кроватки с маленькой Сашей подальше, что-то внутри подсказывало, что лучше не подходить к малышке близко. Дверцу холодильника она открыла медленно, словно она была вовсе не хозяйкой этой квартиры, а вором, решившим стащить пару пакетов молока, филе и еще всякой всячины, что хранилось внутри. Рука ее потянулась к упаковке яиц, взгляд упал на срок хранения – первое октября, вчерашняя дата. Затем рука потянулась к ветчине – первое октября, снова вчерашняя дата. Она захлопнула холодильник, чувствуя, как жар подступает медленно, но верно. Тошнота тоже давала о себе знать.

Все хорошо, все в порядке. Тебе просто нужно вызвать врача. Ты же никуда не выходила эти дни, ведь так? Два дня ты сидела дома и даже на порог не ступала. Расслабься, иди к телефону, вызови врача, и он…

Она вздрогнула, когда за окном послышался глухой хлопок, а за ним второй и третий. Хлопки раздались с разницей в секунду, и было понятно, что идут они со стороны улицы.

Но еще больше она испугалась, когда услышала женский крик, отчего ее сердце, казалось, сжалось до крохотных размеров. Диана повернулась в сторону окна, закрытого плотными шторами, через которые проглядывал лишь крошечный луч света. На улице явно что-то происходило, и отнюдь не что-то хорошее.

Любопытство одолело ее и заставило сделать несколько шагов в сторону окна. Мысли о тошноте и болезни, бушевавшие в ее голове несколько минут назад, исчезли. Босыми ногами она осторожно шла по махровому ковру, затем перешла на линолеум и коснулась коленками теплой батареи под окном. Диана слегка приоткрыла занавеску и начала разглядывать происходящее.

Несколько полицейских машин с работающими красно-синими проблесковыми маячками быстро проехали по дороге. Их сирены заставили Диану закрыть уши ладонями, чтобы не оглохнуть, – настолько громкими они были. На дверце одного из полицейских автомобилей, прямо на том месте, где обычна было написано слово "Полиция" отчетливо виднелось красное пятно; оно спрятало под собой большую часть букв, отчего привычное слово читалось как – «П…иц…я». Диана успела прочесть эти несколько букв прежде, чем машина, вместе с другими, скрылась за поворотом. Но не это удивило ее так сильно: зрелище через дорогу заставило ее зрачки расшириться в несколько раз.

На тротуаре, возле магазинчика «Хлебобулочные изделия», собралось несколько человек. Все они смотрели на тело молодого парня, лет шестнадцати-семнадцати, лежащее на тротуаре. Его рука свисала с бордюра, а легкая замшевая куртка синего цвета стала черной и блестящей от его собственной крови, которая текла прямиком в водосток.

– Он набросился на меня! Что я еще должен был сделать? Он укусил меня! – сказал мужчина, стоящий напротив этой небольшой толпы. Он был одет в кожаную куртку и коротко острижен. На его ногах были кожаные берцы и штаны цвета хаки. Около его ног Диана увидела автомата Калашникова, дуло которого сверкало на солнце. Должно быть, он бросил его после того, как осознал, что натворил.