– А куда смотрит сова? – спросил я и, когда понял, что хозяин этого мертвого зоопарка не понимает, о чем речь, кивком головы указал в сторону стеллажа.

– А хер его знает, – честно ответил Сергей Николаевич, – наверное, когда уборщица протирала пыль, случайно подвинула.

– И все же, куда она смотрит? – я настаивал, меня отчего-то захватил этот момент, я почувствовал небывалый прилив сил. Я с трудом поднялся со стула и встал рядом с Сергеем Николаевичем.

– А хер его знает, – снова произнес владелец ресторана, и могло показаться, что мы проходим снова и снова одни и те же станции на нашем маршруте. Но это было не так. – Куда-то в Европу, в северную что ли.

Он взял линейку, самую большую, которой, естественно, не хватило для того, чтобы достичь карты. Поэтому он проложил расстояние от воображаемой точки, оставленной этой же линейкой в прошлом, и уперся в карту.

– Польша, – грустно констатировал он. – Лично я не советую тебе ехать в Польшу здесь и сейчас.

Я смотрел на карту, и мой взор прояснился. Я вспомнил щупальца певички Наташи и контракт, который так и не успел подписать. Я смотрел на карту и ясно видел, где я должен был оказаться.

– Развяжите меня, пожалуйста, – сказал я с какой-то потрясающей для последних суток ясностью в голове. – Я еду в Калининград.

Билеты были куплены на утро следующего дня. Кота я пристроил у Маришки, больше в этой жизни мне не за кого было отвечать. Я закрыл дверь черно-белой квартиры и отправился по дорожке из желтого кирпича, которая, как мне казалось, должна была привести меня в место, где мне было место.

Храброво, небольшой уютный аэропорт, после Домодедово казавшийся игрушечным, встретил меня ясным солнечным утром, выгодно контрастирующим с промозглой слякотью последних дней моего пребывания в Москве. Я уместился на заднем кресле сетевого такси, и мы помчались прочь от здания аэровокзала. Мимо мелькали живописные пейзажи пригорода Калининграда: ухоженные поля, ожидающие первых посевов; деревья, как часовые стоящие вдоль дороги, ожидающие первую листву. Все вокруг меня чего-то ждало, оно замерло в ожидании чего-то важного для себя, и не было никаких сомнений в том, что оно дождется обещанного. Чего ожидал я? Что мне обещано? Зачем я здесь?

Что-то выдернуло меня из этих мыслей, я не сразу сообразил, что это был таксист, который какое-то время уже пытался со мной разговаривать.

– Что вы сказали, простите? – спросил я, не очень довольный внезапному вторжению.

– Я говорю, первый раз у нас? Вы так внимательно все разглядываете, – пожилой кавказец криво ухмыльнулся, изображая участие.

– В первый, да. – Пожалуй, я переигрывал с небрежностью в голосе, давая понять, что разговор этот меня не очень интересует.

Водитель такси, кажется, не очень разбирался в невербальных сигналах речи, мой ответ его как будто даже подбодрил:

– Вы знаете, здесь замечательно. – продолжил он. Потом, чуть помедлив, добавил, – Есть конечно свои нюансы, как и везде. Но в целом замечательно! Я здесь уже третий десяток лет, думал приеду на заработки, а в итоге перевез сюда всю свою большую семью, построил дом, теперь нянчу внуков. Кто-то просто едет увидеть море, кому-то нужна работа. Найти любовь, наконец, почему нет?

– У меня есть работа, – в моем тоне неожиданно для самого меня зазвенели металлом нотки негодования, – и любовь мне не нужна.

И увидев, что таксист открывает рот, чтобы возразить, тут же добавил:

– Если это возможно, могли бы мы оставшийся путь провести в тишине?

Таксист пожал плечами, пробормотав: «Чудак человек, всем нужна любовь», – но остаток пути мы действительно проехали молча. Я чувствовал в равной мере облегчение от воцарившейся тишины и неловкость за тон своих последних слов, к которому я и сам не привык. Поэтому, когда мы прибыли на место, я расплатился с шофером чуть более щедро, чем предполагалось. Кавказец кивнул, молча козырнул двумя пальцами, и мы расстались.