– По-по-получается, что ты, Мардохей, из того же рода, откуда вышли все наши цари? Значит, и ты тоже можешь стать царем, Мардохей? Ведь ты очень-очень, ты больше всех похож на царя! Ты даже еще к-к-красивее, чем Саул, и когда-нибудь станешь таким же великим, как… как… как…

Гадасса снова споткнулась на злополучном слове. Мардохей воспользовался заминкой.

– Нельзя так говорить, – сказал он как можно строже. – Цари иудейские не по родству занимали свой престол, а по выбору Господа. Как только они начали перенимать законы других народов, то сразу же потеряли свою силу А величие, девочка моя, измеряется вовсе не царской властью, а лишь тем, сколько Духа, дыхания Божьего способен вместить в себя человек, и тут я еще…

Мардохей не выдержал и улыбнулся каким-то своим мыслям.

– Хоть я и выше всех ростом, я пока что самый малый среди людей. Меня и от земли-то не видно.

Гадасса ничего не ответила, но еще крепче сжала ладонь Мардохея – то ли выражая свой молчаливый протест, то ли для поддержки. Рука девочки была горячей и дрожала от волнения.

– А м-меня видно? – спросила Гадасса и поглядела на небо.

Белые облака медленно плыли в вышине, делаясь похожими то на кудрявых овечек, то на лебедей, то на пушистых кошек, а Тот, Кто их выгуливал по небесам, по-прежнему был невидим и находился где-то выше облаков, немыслимо высоко.

– Тебя видно, – ответил Мардохей, улыбнувшись. – Богу всех детей хорошо видно. Куда лучше, чем взрослых, а особенно…

Он чуть было не добавил: «а особенно сирот», но вовремя прикусил язык.

Мардохей старался как можно меньше напоминать девочке, что она ему не родная дочь, да и по возрасту никак не могла быть ему дочерью.

Все же Гадасса заметно погрустнела и даже убрала руку из ладони Мардохея.

Больше всего Гадасса не любила, когда он говорил с ней, как с ребенком. От этого куда-то уходила тайна. Что-то самое главное рассеивалось в воздухе, как дым от костра, как дорожная пыль.

Гадасса низко опустила голову, чтобы Мардохей не заметил ее покрасневших мокрых глаз.

– О чем ты задумалась, девочка моя? – ласково спросил Мардохей, наклонясь к Гадассе, и привычно провел по ее волосам большой, теплой ладонью.

– Как бы мне хотелось увидеть вблизи великого царя Артаксеркса, – тихо сказала Гадасса. – Хотя бы раз в жизни. Знаешь, я слышала, что на столе под шатром для детей сделана целая гора из орехов, склеенных медом. К-к-как ты думаешь, это правда? А еще там везде на столах…

…драгоценные кубки и блюда из золота.

Седьмой раз в саду царского дома на мраморных столбах развешивали и укрепляли шнурами и серебряными кольцами разноцветные ткани. В таком шатре гости будут укрыты от палящего летнего зноя.

Расторопные слуги расставляли на столах драгоценные кубки и блюда, огромные кувшины со сладким вином. На помосте разместились позолоченные ложа для знатных горожан и множество скамеечек из прочного дерева для простых людей.

Чтобы соорудить все это, во дворец пригласили строителей из Вавилона, искусных в своем ремесле. И вавилонские мастера постарались на славу: они затейливо украсили помост мрамором, перламутром, гранеными камнями черного и зеленого цвета.

У каждого, кто явился на пир, возникало чувство, будто он побывал не в саду под полотняным навесом, а чуть ли не внутри царского дворца, куда не дозволено ступать ноге простого смертного.

Из окон своего дворца Артаксеркс каждый день наблюдал за огромной толпой мужчин, женщин, стариков и детей. Они жаждали увидеть своими глазами несметные богатства и блеск царского величия.

В первый же день пиршества царь дал указание: никого не торопить за столом, не принуждать в выборе кушаний и в количестве выпитого вина. Пусть праздник, подобного которому не бывало прежде ни в Сузах, ни во всей Персии, всем запомнится надолго. Для этого всякий, пришедший на пир, должен провести за царским столом столько времени, сколько пожелает сам. Так и было в первый день – пиршество проходило чинно и неспешно, как повелел владыка.