Никто никогда не осмеливался отвергнуть благодеяния Титаника, и Серёньке стало казаться, что так было и будет вечно. Вырастет Серёнька, на инженера выучится, приедет работать на Сплавную, а там командиром окажется Титаник. Переселится Серёнька с матерью в новую квартиру, а комендантом горкомхоза будет Титаник.

С замиранием сердца думал Серёнька, что же случится с двором, если однажды Титаника не станет? Ох, мурашки по спине!…

Кто дров привезет? Кто скомандует огород садить, кто всех на пляж сведет?…

Был и такой грех за Титаником. В воскресный июльский день Титаник вывел всех на улицу и приказал:

– Смотри наверх. Светило ярится. Смотри вдаль. Чистая кудель облака… Идем на Песчаное купаться и возгорать.

Софья Гавриловна, бедная, чуть не упала на колени и взмолилась:

– Пощади старую, Титаник! – со страху-то в глаза назвала его по-дворовому.

– Возгорать будешь, к зиме устойнее приготовишь себя, – отвечал с неумолимой гримасой Титаник, построил население двора в затылок друг другу и привел на озеро. И то спасибо – на озеро, а мог бы утащить на Умару, она в семи километрах от города.

На озере Песчаном Титаник освободил женщин от опеки, но Игнат, Серёнька и Вячик по счету Титаника падали в воду и по команде выходили на берег.

– Что вы без меня делать будете? – говорил, сидя в черных трусах на песке, Титаник. Трусы шестидесятого размера по заказу тети Марфы шила серёнькина мать. – Погибнете, утопнете то есть.

И Серёньке мерещилось – погибнут, точно. Он представлял в картинах: огород в запустении, рассада огуречная пожухла в парниках, капуста выветвилась, не уродила. Береза, посаженная отцом, увядает под окном…

Серёнька невольно, как и Вячик, научился быстро исполнять указания тирана и преданно смотреть ему в глаза; Титанику нравилась перемена в мальчугане – раньше волчонком огрызался, а теперь на лету слово ловит.

А нынешним летом и Титаник подобрел, оказывается, природа тирании способна на неожиданные ходы. Но торопиться не будем.

За ужином, растелешившись без свидетелей, Титаник втолковывает Вячику:

– Друг твой Сергей дисциплину блюдет, по моим стопам пойдет. А кто ты есть? Больной? Нет, ты шпана, шалопайством прикрываешь недуг.

Вячик терпел речи Титаника, только поддакивал, но однажды, побелев, сказал вдруг:

– Да, папочка, понял я, плохой я у тебя сын, – тут губы Вячика предательски задрожали, глаза расширились, но в полуобмороке он успел спросить почти шепотом: – А зачем ты, папа, на вокзал все ходишь и ходишь?…

И Вячик забился в падучей, тетя Марфа прижала сына к груди, а Титаник как сидел с бараньей костью у отверстого рта, так и онемел.

Через минуту, когда Вячика перестал колотить приступ, Титаник сказал:

– Но-но, – и вышел на крыльцо с сигаретиной. И молчал сутки, и потом молчал. И никто ничего понять не мог. И Серёнька не понимал, зачем молчитТитаник. И нет ли в молчании его тайной угрозы?

Серёнька допрашивал Вячика. Вячик поджимал бескровные губы и тоже молчал.

А в дом поступил еще один сигнал, и двор замер от неожиданности: при всем честном народе Титаник взял за вихры Вячика и Серёньку и поцеловал их в светлые лица.

– Ягнята вы мои, – сказал он и застонал будто.

Все оказалось до обидного просто – Титаник влюбился. Никто не застрахован от любви в самом неподходящем возрасте. У Серёньки была любимая девочка Настя Коноплицкая, тонкорукое существо с красным бантом на черной головке, с точеной матовой шеей. Давно, еще в третьем классе, Серёньке приснился сон – будто теплой своей ладонью Настя прикоснулась ко лбу Серёньки, и он погиб, погиб безвозвратно.

Влюбился и Игнат. Он влюбился в Марусю Безотказную; Титаник, узнав об Игнатовой любви, немедленно велел ему жениться. Маруся тоже мечтала о домашнем уюте, но сомнительная слава мешала ей выбрать достойного человека, а на немой зов Игната она стыдливо не отвечала.