Идти им было прилично. Они сняли по приезде в Армир (так назывался этот город) недорогую ночлежку на окраине. По пути им встретилась базарная площадь, по причине позднего времени уже пустая. Одинокий фонарь висел над стеной, где клеили разные объявления. Феня и Капец тащили упирающегося Фуню. Тот вырывался и требовал свободы. Внезапно он затих. Потом поднял руку с указательным пальцем и упёр её в стену.

– Она! – выдохнул он почти благоговейным шёпотом, указывая на приклеенный к стене плакат.

Товарищи остановились и посмотрели, что же такое нашёл Фуня. В плящущем свете фонаря они еле разглядели изображение дородной нимфы, увешанной ожерельями: «Только один сезон в Армире. Её Высочество Мальва Нардийская. Специалист по всем видам магии».

Ниже было написано мелкими буквами: «Принимаю каждый день. Без выходных».

– Фуня, ты гений! – восхищённо сказал Феня.

– Да вообще, – согласился по обыкновению Капец. – Просто капец какой-то!

Не нашедши таможни, Солипатрос продолжал по инерции скакать неизвестно куда. Убийство лешего вывело его нежную психику из равновесия.

«Мама, ма-м-м-ма, мам-м-мочки, – трясущимися губами подвывал он. – Как же это, а?! Как же это я?! И вот такое…»

Солипатрос впервые видел убийство. На Хрустальных берегах таких вещей не происходит. У древних народов это вообще не принято. Есть много способов убрать персону из реальности, не убивая её. С помощью особой магии можно заколдовать, отнять память, превратить во что-нибудь, да хоть в табуретку! Но лишить жизни… Древние рождались нечасто. Хотя и жили долго, но жизнь ценили любую как ценность непреходящую.

И хотя Солипатрос не был ангелом и дела у него были в основном сомнительные в последнее время, всё-таки с убийством он раньше так близко не встречался.

«Ну Гвидоний, ну удружил, мать твою!» – вспомнился ему снова гвафф.

«И куда мне теперь?» – силился найти выход из полностью безнадёжного, как ему казалось, положения Солипатрос.

Силы его кончались. Он перешёл на быстрый шаг, затем на медленный, а потом в измождении остановился, тяжело дыша.

Вокруг было тихо. И темно. И холодно. Разгорячённое от бега тело начало зябнуть. Вспомнился уютный ресторанчик у Гвидония. Музычка, винишко, девочки. Скупая слеза покатилась по лицу фавна.

Как на грех, поднялся холодный ветер. Зубы Солипатроса начали постукивать, то ли от холода, то ли от перенесённого ужаса, то ли от предчувствия неминуемого и страшного конца. Чтобы согреться, он зашагал дальше. Вскоре, однако, он заметил какой-то огонёк. Далеко, но всё же там был кто-то живой. А это было главным сейчас.

Надежда придала ему сил, и он побежал на огонь. Вскоре он увидел небольшую приземистую избушку, почти землянку, настолько она вросла в землю. В единственном окне, мутном, как сознание Солипатроса, едва теплился свет. Но и это было для него счастьем. Ну или казалось.

На его робкое постукивание в дверь долго никто не откликался. Тогда он решил поднажать и стукнул посильнее.

– Чего стучишь, а? Чего? – Скрипнула дверь, и в полумраке появилась сгорбленная дряхлая старуха. – Ходют тут, стучат, спать не дают. Ну чего тебе? – подозрительно глядя на Солипатроса, спросила она.

– Мне бы переночевать, – дрожащим голосом (почти голоском) ответил тот.

– А-а-а, милок, переночевать, говоришь… – задумчиво протянула старуха, глядя на Солипатроса. – Сам пришёл аль привёл кто?

– Дак я это… того… вон там… Пустите меня, пожа-а-а-луйста! – Бедный фавн уже почти ничего не соображал от перенесённых испытаний. Речь его была сбивчива и трепетна одновременно.

– Ишь какой, – качая головой, продолжала рассматривать его старуха, – пустить его. Может, и пущу.