Ева прижалась лицом к стеклу и увидела, что дождь заливает окно слезами. Поезд катил сквозь непроглядную ночь, колеса тоскливо громыхали по короткому мосту, но ей этот мост казался бесконечным, словно он был построен над заливом мертвого моря, а может быть, и над всем морем, ровным, как черный лед. Капли дождя текли по стеклу жемчужными струйками, и Ева видела в вагонном окне свое увеличенное отражение: заплаканное лицо с сияющими глазами, по которому скатывались нескончаемые огромные слезы. Мост над рекой оборвался, по отражению – слева направо – помчались пощечины станционных огней. «Жизнь кончена», – сладко подумала она. Только в молодости душа так упивается роковым чувством итога, и, оплакивая разбитую судьбу, Ева одновременно приходила в скрытый восторг от такого романтического согласия жизни с ее скомканным чувством. Раз, два, три. Поезд, ночь, луна, одинокие огни безлюдных станций, и на все мрачное великолепие наброшен дождь ее души. «Я никогда больше не буду любить. Я навсегда останусь одна. Я скоро умру! Да, да», – с радостью заклинала она ночь. «Да, да, да», – поддакивало молодое сердце. «Да, да, да», – стучали колеса.

Сейчас не время и не место вдаваться в причину ее дорожной бессонницы. Шаги угрюмой проводницы по вагону спугнули пассажирку назад, в темное купе. Стараясь не разбудить спящих, Ева вскарабкалась на верхнюю полку и легко уснула, как может уснуть молодая гибкая девушка, после того как всласть наплачется на полпути между прошлым и будущим. Ей привиделся солнечный галечный берег неизвестного моря, приснился увиденный с высоты пустой солярий, грозовая туча рядом с солнечным диском и одинокая фигурка голого человека на пляже. И еще пригрезился запах каких-то неистово цветущих кустов, с обидой облепленных губастыми желтыми цветами. «Это дрок», – сказал голос. Потом на сон упала тяжелая тень, и Ева тихо застонала. То была тень Метрограда.

Мартовская ночь еще не кончилась, когда скорый поезд прибыл на один из восточных вокзалов Москвы. Но дождь навечно останется там, над мостом через чернильную воду. Свежая, счастливая, успевшая выспаться за полтора часа и смыть с глаз размазанную слезами тушь, Ева налегке шла среди толпы пассажиров. Все как один молчали. На ее юное лицо можно оглянуться. Она была одета по моде тех лет в фирменные шмотки: закатанные левисовские джинсы, свитерок-лапша в стиле Стива Уандера с высокой горловиной, поверх лапши – вязаное пончо с кистями, на ногах – узконосые шузы