М.»
И не случайно, что это искреннее письмо сохранилось у Марии Николаевны среди тех немногих листков, которые она берегла: несомненно, это была для уходящей артистки своего рода драгоценная грамота, доказывавшая ей, что не бесплодно, не напрасно было ее служение родному искусству.
Окружение молодых лет
Первое десятилетие после дебюта Ермоловой в «Эмилии Галотти» надо считать эпохой ее роста – и как человека и как артистки. К концу его из нее уже выковалась та великая Ермолова, которая не имела себе подобных и не знала соперничества, перед которой преклонялся даже скептически настроенный и склонный к критике актерский мир.
Все это первое десятилетие прошло в огромной работе над собой, над своим образованием.
Нельзя обойти молчанием некоторых людей, много сделавших для нее в этом направлении.
Большую роль в ее первых шагах на пути самообразования сыграли Щепкины, муж и жена.
Род Щепкиных, во всех своих ответвлениях, был одним из известных среди московской интеллигенции, начиная с 30–40-х годов. Трудно перечислить всех, кого он дал юриспруденции, филологии, искусству, – начиная с великого артиста Михаила Семеновича Щепкина, именем которого и ныне зовут Малый театр. Митрофан Павлович – двоюродный племянник Михаила Семеновича – был очень культурный, умный человек. В 70-х годах он вместе с Неручевым издавал журнал «Русская летопись». Дом его был средоточием писателей, профессоров, журналистов передового направления. Всем известно, какой восторженный отзыв он поместил в своем журнале, под псевдонимом А. К-ч, после дебюта Ермоловой. Он не ограничился статьей, выражавшей его восхищение, а познакомился с юной артисткой и был первым, заговорившим с ней серьезным, до той поры не слыханным ею языком. Он внушал ей, что артист должен быть и гражданином. Руководил ее чтением. Жена его, Калерия Петровна, взялась ей давать уроки языков.
К Калерии Петровне, женщине выдающейся, Мария Николаевна питала большое доверие. Нередко в ее письмах попадаются фразы вроде: «Не оставляйте меня, вы такая умная, к вам иногда так хочется обратиться за советом, спросить что-нибудь, вы мне можете помочь…» Или: «Когда мы увидимся, скажите мне, милая, о моих недостатках, откровенно заметьте все дурное, вас я послушаюсь, потому что очень люблю вас…»[22]
Без ложного стыда, без самомнения юная артистка шла к своим друзьям за помощью и советами и претворяла их в дело. Она хранила особенное чувство благодарности к Митрофану Павловичу, потому что он первый угадал в ней дарование и высказывал это горячо и искренно. Рецензия его известна, повторять ее не стану, но приведу письмо Щепкина, написанное через двадцать лет после этой рецензии.
Вот отрывок из этого письма (30 января 1890 г.):
«Не знаю, как благодарить вас, дорогая М. Н., за вашу добрую память обо мне. Поистине я тронут вашим письмом. Вызвало оно во мне самые светлые, дорогие воспоминания молодости, со всеми увлечениями, когда жилось светлее и яснее, когда наслаждение театром составляло одну из серьезных потребностей жизни… И вот тогда-то явились вы в «Эмилии Галотти», «как гений чистой красоты»… Вспоминаю я и последние строки того, что я писал тогда о вашем дебюте. «Храните, развивайте ваш божественный огонек…» и т. д. И вы не только сохранили его, но торжественно вынесли артистическим пламенем из мрака закулисной, театральной жизни. Тогдашняя молодая, чуть не девочка, – а теперь Ермолова, любимица московского общества… Чего же еще? Сегодня надеюсь увидеть в «Федре» московскую Рашель. О боже, сколько я вынес тогда наслаждения от этой богини театра!»