Как не похоже это письмо на письмо человека, который «мало думает». В другом письме она пишет, очевидно, отвечая на свои сомнения:

«Говорят, что не следует сходиться людям, занимающимся разным делом, это их разобщает. А мне кажется напротив, – я бы умерла с тоски, если бы мы занимались одним делом. Вы представьте себе, что всю жизнь мы были бы осуждены на один только разговор, на один предмет, интересующий нас одинаково, и думать мы уж больше ни о чем бы не могли о другом».

Очень значительно это ее высказывание. Ведь в ее семье она ни о чем, кроме театра, не слыхала. Большей частью театр затягивает человека бесповоротно. Прочтите любые воспоминания знаменитых артистов: Ристори, Эллен Терри, Сары Бернар, русских знаменитостей, – у вас получится такое впечатление, что вы читаете все одну и ту же книгу, только с разными именами и названиями городов… Жизнь проходит мимо них, театр заслоняет все.

Ермолова жила тоже только для искусства – для Искусства с большой буквы – и душу свою отдавала театру, но не театральщине. А помимо того, в ней всегда было сочувствие и к общественным бедствиям и к людскому горю и интерес к «проклятым вопросам».

Вот ее письмо по поводу концерта в пользу славян:

«…Вдруг неожиданный скачок оторвал меня несколько от занятий. Я знаю, бранить вы меня за него не будете, но уж посмеетесь, наверное, уж это я чувствую. Пришла я как-то вечером к Соколовым, начинается разговор о восточной войне. Передают друг другу ужасные известия о том, что делают с болгарами, все возмущены, конечно… тогда кто-то говорит: «Вы знаете, М. Н., мы хотим устроить концерт в пользу славян и ждали только вас, чтобы сообщить вам об этом». Сказать по правде, мне самой это часто приходило в голову. Я знаю, что это капля, даже не в море, а в океане, но тем не менее… Хоть одного человека, может быть, удастся спасти на эти деньги – и то счастье. Собственно, эти деньги хотят собрать, чтобы отослать туда доктора, – в них, говорят, сильнейший недостаток. Я с жаром принялась за эту мысль, написали несколько писем к разным артистам, и стали мы с увлечением проектировать этот концерт. Вы только представьте себе, какой хороший был этот вечер. Все эти шерочки оживились вдруг, С. В. говорил без умолку. Надо было видеть в это время Ольгу, младшую сестру, помните, – о которой я вам говорила, – студентка медиц. академии. Всегда серьезная, молчаливая, она оживилась больше всех, глаза и щеки ее горели, она торопила всех, она радовалась, ликовала… «Смешные дети», скажете вы, я знаю. Да, правда – лучше иногда отдаться подобным детским порывам, чем совсем закиснуть в обыденной подлой жизни… Впрочем, Ольгу С. нужно исключить из числа детей, она радовалась, конечно, больше за то, что в их домашнюю жизнь, в этот непробудный сон, вторглось что-то новое, что заставило ожить на некоторое время ее сестер. А сама она… я нисколько не удивлюсь, если услышу через несколько времени, что она в Сербии, в качестве сестры милосердия. Да, не знаю, чем-то кончится этот концерт, но взялись за него горячо».

Такой лихорадочной деятельностью Мария Николаевна старалась утолить свой душевный голод и отвлечься от горьких дум. Безмятежности не было в ее душе. Все казалось ей труднее, чем другим, и в том числе и ее личное счастье.

Не могу не привести одного стихотворения, сохранившегося от ранних лет: оно написано в год перед ее замужеством в минуту колебания и недоверия к своему «счастью»… Наивное и молодое, а потому трогательное.