Во тьме слышался топот коней, гортанные выкрики – во всем чувствовалось движение огромной рати. Ермак жадно ловил каждый шорох, крик, вглядывался в мерцанье огней. Весь собранный, напряженный, он обдумывал предстоящее. Пользуясь ночью, можно уплыть и дальше, но рано или поздно схватка неизбежна. На этот раз перед его дружиной стояла большая, сколоченная рать. Из струга принесли раненого татарина. Внимательно выслушав его рассказ, атаман узнал, что ордой командует племянник хана. Несомненно, Маметкул – смелый вожак и храбрый, опытный воин – постарается опрокинуть казаков в реку. Пленник так и сказал:

– Тайджи клялся хану пометать неверных в Тобол, речное дно усеять их костями…

На темном небе ярко пылали звезды. Густая россыпь их – «Батыева дорога» – золотым потоком пересекала небо из края в край. Ермак взглянул на склоненный ковш Большой Медведицы и решил, что пора выбираться на простор.

Посланные дозоры наталкивались на заставы. Татары неслышно подползали к русскому стану и кололи молча. Иван Гроза со своей сотней пошел на хитрость и протянул невысоко над землей бечеву. И все, кто зверем подбирался к берегу, падали. Их клали насмерть размашистым ударом в сердце.

Пищальники Никиты Пана залегли за буграми. Впереди на равнине пылали костры.

– Батько, тут непременно пройдет татарская конница, мы ее сдержим, а другим атаманам в тот час потребно обойти врага. Царевич ихний горяч, зарвется. Вот и круши тогда супостата!

– Умен ты, Никита. О том мнилось и мне! – согласился Ермак и поднялся на холм. В отблесках пламени метались темные тени всадников. – И еще думается мне, – сказал он, – Кольцо да Брязга справятся в рукопашной. Их и в обход. Молодцы у них отчаянные. Воины!..

Тьма постепенно таяла, и восток загорался золотом утренней зари. Как и ожидал Ермак, с первыми лучами солнца татарская конница, с гиком и пронзительным воем, сверкая обнаженными клинками и остриями копий, вырвалась из березовых перелесков и понеслась на казачий стан. Под топотом копыт загудела земля.

– Батько, ой, батько, стелется темная туча. Лечь нам костьми под тяжкой громадой! – взвыл рядом с атаманом рыжий казак.

Ничего не ответил Ермак, только взглянул и словно стрелой пронзил робкого.

– Раззява! – выругал рыжего Никита Пан. – Чего орешь непотребное!

– Страшенно, атаман! – чистосердечно признался пищальник.

– А ты не страшись! Ты пищаль крепко держи и бей справно! – внушительно сказал Пан.

И в самом деле, надвигался ураган: разгоряченные кони с храпом рвались вперед. Вот уже видны оскаленные зубы всадников, обезумевших в злобе. Еще пронзительнее стали крики.

Казачий лагерь сковало безмолвие. Над зеленым холмом развевалась парчовая хоругвь…

Татары приближались, вот-вот яростная волна опрокинется на казачьи сотни и сметет их. Одна из лошадей встала на дыбы и попятилась от застывшего тела мертвяка. Налетевшие сзади всадники сбили ее с ног и растоптали вместе с упавшим воином.

Подпустив ближе татар, казаки в упор ударили из фузий. И начали падать люди, опрокидываться кони; на зеленом поле все перемешалось. Орда заколебалась и отхлынула. Но затем снова ринулась на казаков. Разбился о казачью силу и этот вал, оставя на земле сотни тел. Вновь и вновь собирал всадников Маметкул и бросал к яру, но, зацепившись за холмы, казаки встречали их бойким огнем. Солнце поднялось высоко, жгло, и повольников мучила жажда. Вода рядом, за спиной плещет Тобол, и это еще больше возбуждало.

Ермак стоял на холме и хмуро разглядывал поле. Справа и слева лежали глубокие овражины, густо поросшие ольшаником. По ним пробирались казаки Иванки Кольца и Брязги. Пора бы уже тут быть, а их не было. В нагретом мареве все расплывалось, над истоптанным лугом плыли облака пыли. Издали, с бугра, все казалось непонятным и беспорядочным. Сумятицу дополняли беспрерывные крики татар и русских.