Калман остался один, в полном ощущении, что его изначальная версия сильно не верна, и что происходящее абсолютно точно не является постановкой. Его действительно куда-то отправляли, причем на поезде. На каком и когда именно, он, конечно, не понимал, но когда увидел ту самую черную махину, которая почти неслышно подобралась к станции, даже сам, без предварительного разрешения, вышел наружу. Так близко тот самый легендарный «Эрлик» Калман, пожалуй, не видел никогда.
– Ну что, солдат? – спросил его один из сопровождающих. – Впечатляет?
– Да, – коротко, и не глядя на вопрошающего, ответил он.
До сих пор Калману сложно было даже представить, что он сможет вот так запросто хотя бы увидеть этот поезд, а уж попасть на него, и тем более. На время прибытия поезда всегда перекрывались абсолютно все дороги в радиусе нескольких километров. Впрочем, в голове еще какое-то время теплилась мысль, что Калмана, возможно, привезли просто посмотреть, но она быстро улетучилась, ведь его наскоро подхватили с двух сторон и повели вперед. Остановившись возле состава, его провожатые немного пометались, потом кому-то позвонили прямо с коммутатора на ближайшем столбе, и уже значительно позже в одном из вагонов открылась автоматическая дверь. Они спешно схватили Калмана под руки и потащили в ту сторону. Остановились перед темным входом и, кажется, все до единого удивленно замерли.
– Кто? Куда? Звание? – спросил из темноты грубый женский голос.
– Энквист. На фронт. Рядовой, – так же четко ответил один из его сопровождающих. – Все бумаги были переданы два дня назад!
– Допуск?
Тот спешно протянул вперед дрожащую руку с каким-то куском пластика. Оттуда всего на долю секунды вылезла ответная рука, и очень скоро сказали:
– Ясно. Грузим.
Калмана тут же выпустили и зачем-то даже немного отошли назад, а потом прямо перед ним вниз опустилась пневматическая лестница. Калман неуверенно поставил ногу на первую ступень, затем сделал еще шаг, потом еще, и вскоре оказался в той же темноте.
– Закрываем! – неожиданно скомандовал всё тот же грубый женский голос рядом с ним, и дверь сзади с мягким шипением закрылась.
Калман продолжил стоять, словно истукан. И не потому что боялся, ему на самом деле было не понятно, что дальше делать.
– Отправляем! – вновь сказал тот же голос, видимо, в рацию и потом добавил. – Второго-то посадили?
– Да. На месте, – ответили оттуда.
– Ясно. Отходим.
Калман продолжал стоять, потому как был абсолютно убежден в том, что соблюдать правила важно. Какие они конкретно здесь, он не знал и потому предпочитал не двигаться. Тишину нарушил всё тот же грубый женский голос.
– Ты живой хоть? – спросила женщина и, включив фонарик, осмотрела его с ног до головы.
– Да, – робко ответил Калман и от яркого света невольно прищурился.
– Ну молодец, значит, пошли.
Далее она твердым движением открыла дверь в удивительно красивый и светлый салон вагона и, коротко кивнув в его сторону, пошла вперед. Калман послушно пошел следом, но по дороге всё же мельком рассмотрел и ее. Это была немолодая, но вполне интересная женщина, очень высокая и подтянутая, скорее, даже плечистая. Одета она была в черную форму, но не как у обычных проводниц, женственную и с юбкой, а скорее, в военную, но при этом довольно официозную.
– Вот ваше купе, господин Энквист, – женщина вырвала его из наблюдений и открыла ближайшую дверь.
Калман осторожно вошел внутрь. Первое, что его поразило, – это невероятная чистота и удивительная красота. Купе предназначалось, видимо, для двух человек, но всё в нем, включая обивку на стенах, занавески, постельное белье и коврик под ногами, были настолько безукоризненно стилизованы, что не без преувеличения казались нарисованными. Не очень веря в то, что на самом деле видит, Калман даже потрогал некоторые предметы вокруг себя и вскоре неожиданно наткнулся на почти невидимую ручку в стене. Лишь на секунду задумавшись, он нажал на нее, и перед ним открылась новая дверь. За ней располагался самый настоящий санузел, с небольшой душевой, раковиной и унитазом. Там тоже всё было настолько правильно и удивительно красиво сделано, что Калман на пару секунд невольно зажмурился. Такого уровня убранства ему, пожалуй, до сих пор не доводилось видеть вообще никогда.