– Что-то мне не нравится эта теория, – сказал я. – Вы правы, всякое бывает, поэтому леди Плейфорд никогда не стала бы полагаться на случай в своих планах. Если бы она действительно хотела, чтобы ее имение отошло к детям, то не стала бы так рисковать. Кто знает, вдруг она упадет завтра с лестницы и сломает шею, тогда все и впрямь достанется Скотчеру.

Я ждал, что Пуаро станет спорить, но нет. Какое-то время мы шли молча. От стараний приспособиться к его неспешному шагу у меня заболели ноги. Странно, что никто еще не догадался устроить состязания по медленной ходьбе; оказывается, она заставляет работать такие мышцы, о существовании которых человек обычно даже не подозревает.

– У меня есть сумасшедшая гипотеза, – сказал я. – Представьте, что леди Плейфорд подозревает кого-то из своих детей в желании ее убить.

– А!

– Наверное, вы уже и сами об этом подумали.

– Non, mon ami. Продолжайте.

– Она тревожится за своего смертельно больного секретаря, Джозефа Скотчера. Ощущая себя при нем кем-то вроде матери – что, скорее всего, так и есть, ведь он сирота, а она потеряла ребенка, – она не хочет умирать, пока он жив и нуждается в ней. Она надеется прожить достаточно долго, чтобы ухаживать за ним в его последней болезни и самой закрыть ему глаза. И в то же время понимает, что не всё в ее власти – если Гарри или Клаудия, а может быть, Дорро или Кимптон всерьез вознамерились ее убить, то она никак не сможет помешать этому.

– И тогда она меняет завещание, вынуждая тем самым потенциального убийцу дождаться сначала смерти Скотчера? – подхватил Пуаро.

– Да. Она все рассчитала правильно – чтобы наложить руки на ее деньги, дома, землю, они будут ждать. Непременно. А когда Скотчера не станет, не все ли ей равно, жить или умереть? Ее супруг давно скончался, а потеря Скотчера будет для нее как вторая кончина сына.

– А разве леди Плейфорд не обратилась бы в полицию, если б считала, что ее жизнь в опасности?

– Хороший вопрос. Скорее всего, обратилась бы. А значит, вся моя теория выеденного яйца не стоит.

В темноте рядом со мной раздался тихий смешок. Пуаро, как и Этелинда Плейфорд, обожал играть с людьми.

– Вы слишком легко сдаетесь, Кэтчпул. Леди Плейфорд ведь немолода, мы с вами об этом уже говорили. А в ее возрасте мало кто стремится к перемене мест. Вот она и не поехала в полицию. Вместо этого полиция сама приехала к ней. В вашем лице, mon ami. Но и это еще не всё, леди Плейфорд поступила даже лучше: она пригласила к себе в дом великого детектива Эркюля Пуаро.

– Так, значит, вы считаете, что в моей гипотезе что-то есть?

– Очень возможно. Матери нелегко признаться в том, что кто-то из детей планирует ее убить, особенно незнакомцу. Чтобы не смотреть ужасной правде в лицо, она может попытаться решить вопрос иначе. Кроме того, она может и сомневаться; у нее попросту не будет доказательств. А вы заметили у кого-нибудь интересную реакцию, когда она огласила условия нового завещания?

– Все были ошарашены, не так ли? Поднялся такой шум, и я сомневаюсь, что им все и кончится.

– Ну, не все были так уж ошарашены.

– Вы про Гарри Плейфорда? Верно. Его не тронули ни возмущение жены, ни ее жестокие слова о его покойном брате, Николасе, ни поспешный уход огорченной матери. По-моему, Гарри Плейфорд настолько лишен эмоций, что не взволнуется, окажись он хоть в эпицентре землетрясения. Он не только нечувствителен, но и глуп. В смысле… ой, как это грубо прозвучало, я совсем не то хотел сказать!

– Я согласен с вами, mon ami. Реакцию Гарри Плейфорда в расчет пока можно не принимать, так как это, судя по всему, его обычная манера. Думаю, он привык во всем полагаться на жену – ее эмоций с лихвой хватает на них обоих, и она этого не скрывает.