Время словно хотело испытать на прочность тощее тело Изгиль и нещадно давило на него невидимой тяжестью, стараясь сгорбить, согнуть. Вон и бед сколько на ее долю вывалило – наверняка, тоже, чтоб сломить. А она изо всех сил противилась. Могла себе позволить охнуть или склониться от невидимой тяжкой ноши, но только лишь, когда никто другой этого не видел. Да и вообще, редко кто видел ее вот такой задумчивой, тихой. Так редко, что, увидев, испугался бы и запереживал: а не случилось ли чего с бабушкой Изгиль? Да, время не щадит никого, будь то красавица или последняя страхолюдина, мужчина или женщина. Да вот хоть взять это кресло или хижину! Трудно поверить, что когда-то все это было новым. Вот только разум старухи до сих пор оставался чистым и светлым. Старость, терзавшая ее тело, так и не посмела коснуться ума.

Давно уже она сама не могла добывать себе шуструю пищу. Теперь самым ее излюбленным занятием было сидеть вот так под навесом и смотреть на унылый пейзаж. Свалявшиеся кучи древнего мусора создали свой собственный ландшафт – мрачный и серый. Но стоило только выглянуть солнцу, и вдруг то тут, то там посреди этой серости вспыхивали яркие звезды. Они переливались разными цветами, сверкали лучами, невозможно было поверить, что здесь обошлось без волшебства. Только не надо подходить ближе, чтоб не разочаровываться, потому что вблизи это оказывались всего лишь осколки битого стекла, попавшие сюда вместе с остальным хламом.

Изгиль еще издалека заприметила правнучек, направляющихся в ее сторону, и тут же преобразилась: выпрямилась, готовая подскочить и захлопотать, а морщинистое лицо расплылось в улыбке.

– Мы пришли! – оповестила Тора, как будто без ее оклика Изгиль этого не заметила бы.

– Ну-ка, ну-ка, что вы сегодня принесли? – старуха пошерудила рукой в банке, разгребая извивающуюся добычу. На пальцы тут же налипли кусочки земли, смоченные слизью, которую выделяли паникующие черви, но Изгиль это ничуть не смутило. – Хорошо. Очень хорошо. А тут что у нас? О, да никак многоножка?

– Это мое ведро, – гордо уточнила Тора.

– Голову-то вовремя ей открутили? Не отравимся? – Изгиль пытливо посмотрела на старшую из девочек.

– Ну, баа! Не в первый же раз! – обиделась Лана.

– Ладно, ладно, пойдем, – Изгиль усмехнулась, отряхнула руки, а остатки вытерла о широкие штаны, сшитые из разномастных кусочков, в которых угадывались крысиные шкурки, старая полинялая ткань, обшарпанные полоски кожи. Новые вещи перешивались из старых, тем милее они были. Лане нравилось угадывать в какой-то вещи ее предыдущую жизнь. Вот это кусочек от старой шапки, а это – бывшая рубаха, рукав, наверное. У маленькой Лилы было такое одеяло, собранное из множества кусочков от других вещей.

Изгиль поднялась с кресла, и Лана отметила, что уже почти на голову переросла бабушку. Невольно она выпрямила спину и вытянула шею, чтоб быть еще выше. Впрочем, почему невольно? Ей нравилось отмечать, что она становится выше. Меряться ростом с Торой было не интересно: сестра тоже росла, и невозможно было определить, на сколько подросла Лана – хоть замеряйся! А бабушка уже точно не росла. Подумать только, еще каких-то два года назад Лана смотрела на нее снизу вверх!

Изгиль потянула за тонкий трос, проходящий по верху навеса, через механизм, состоящий из нескольких шестеренок, и внизу, скрипнув, лязгнув, открылся люк. Девочки смело спустились следом за Изгиль в темное помещение. Они с измальства ходили к бабушке и знали про этот второй вход, ведущий прямиком в ее жилище. Такие верхние выходы были не у всех, только у некоторых, чьи жилища занимали самый верхний уровень. Но пользоваться этим выходом можно было только в теплый период, зимой большую их часть переметало толстым слоем снега. Редко кто продолжал и зимой поддерживать выход в нормальном состоянии, очищать его от снега. Изгиль уже не хватало на это сил. Остальные жилища располагались ниже. Чем глубже находилось жилье, тем тяжелее там было дышать. Зато там было тепло и можно было добывать личинок и крыс круглый год. А еще нижние уровни были ближе всего к воде. Так что во всем есть свои плюсы.