– Пойди отдохни, – сказал Доктор, – на сегодня с тебя достаточно. Но ты сделал важное дело – поменял местами ложную причину и ложное следствие. Ветер в той же мере причина раскачивания веток, как и их движения – причина появления ветра. Ты приехал сюда потому, что встретился с Локкой, или Локка встретился с тобой в Киеве потому, что ты потом приехал сюда?

Его слова напоминали дзенский коан. Я вдруг увидел события последней недели как движение по поверхности сферы, где каждое событие порождало другие, из которых возникали новые, приводившие в конце концов к тому первому, что порождало остальные. Все, что я делал, превращалось в то, что определяло мои же предыдущие поступки. Мне на секунду стало жутко – я почувствовал себя пойманным этой сферой, которой сам же и являюсь. Доктор внимательно смотрел на меня.

– Да, мы в ловушке, – сказал он, хотя я не произнес ни слова, – и наша задача – выбраться из нее.

Позже, в Ночной Группе, я понял, что все происходившее в Бучаке имело двойное дно. Снаружи это были практики «психической саморегуляции» для увлекающихся самопознанием и эзотерикой, но в основе занятий лежал тайный умысел – поиск тех, в ком могла пробудиться природа дея. В замкнутой на себя ловушке обнаруживали себя лишь те, кто осознанно или неосознанно искал выхода из Красной Вселенной.

Смеркалось. Я почувствовал приступ одиночества, какого не ощущал никогда прежде, и побрел к дому, надеясь, что Лань уже приехала. Однако вместо нее обнаружил стриженную голову и торчащие уши Упыря. Он о чем-то беседовал с Барбароссой.

Мне остро захотелось прикоснуться к руке Лани, оказаться в чистой комнате тети Люды, послушать ядовитые рассказы дяди Гриши – захотелось в Киев. Но потом я буквально задрожал от любопытства. Природа, люди, события, смутная вражда Локки и Барбароссы, два необычных переживания: происшествие в ночном лесу и видение живого тела леса – все это дышало силой и реальностью, которые я никогда не ощущал в пропитанной бензиновыми парами Москве. И я решил остаться здесь на те две недели, о которых говорил Помощник.

Костер разожгли около десяти часов вечера. Над нами раскинулось иссиня-черное небо, усеянное огромными звездами. Кто-то принес корзину с сыроежками. Их накалывали на ветки и разогревали над костром. Сыроежки пузырились кипящим соком, их жадно поедали. Это здесь и называлось ужином.

Общего разговора не получилось – трапезничающие разбились на отдельные группки, и каждая оживленно обсуждала свои темы. Я подсел к тройке молодых ребят, которых заприметил еще утром. Мы познакомились. Один из них был из Питера, другой – харьковчанин, третий – киевлянин. В Бучаке они оказались уже второй раз. Прошлым летом здесь происходили подобные же сборы. Они хорошо знали старожилов: Барбароссу